Москит

Мятым шелком морщились вдалеке итальянские Альпы. Небо было чистым, ни одно облако не скрывало пронзительно-синие кляксы ледниковых озер внизу, темные штрихи горных рек, зелень альпийских лесов. В прежней жизни он много раз видел эту панораму. И вот снова летел над ней. Пассажиры устали. Полет был долгим.

— Минуту внимания, леди и джентльмены. Справа по борту нашего лайнера открывается вид на Альпы. Через десять минут самолет начнет снижение. Венеция встречает нас на редкость теплой для этого сезона погодой. Гроза ушла, небо очистилось, и мы наверстали упущенное время. Вскоре перед вами откроется прекрасный вид на город. Для тех, кто хочет перевести часы, сообщаю местное время: двадцать минут пятого. Просим всех занять свои места и пристегнуть ремни.

Полет, длившийся более двенадцати часов, подходил к концу. Все это время он не спал.

Десять лет, думал Тео. Десять лет одиночества и тоски, а теперь она где-то внизу, совсем близко, в том самом городе, куда он мечтал ее увезти. В кармане лежало письмо Джулии. Он развернул листок, хотя письмо давно впечаталось в его мозг.

Мы нашли вас обоих, и это главное, — писал Рохан, а Джулия продолжала: — Приезжай, Тео, пожалуйста, приезжай. Довольно с нее страданий. Приезжай хотя бы потому, что она хочет тебя видеть. Каждый ее день, каждый ее вздох на протяжении всех этих лет был омрачен потерей. Возвращайся!

И теперь он летел, летел сквозь свет, над океанами, оставив все, вышел за синюю калитку и, не обернувшись, зашагал прочь, держа в руке саквояж, в котором лежал цветок из храма с сомкнутыми лепестками. Он летел над Индией и Ближним Востоком, не обращая внимания на еду, что предлагали стюардессы, не заботясь о войнах других народов далеко внизу. Он слишком долго нес в самом себе войну, которую не он начал, но за которую заплатил годами собственной жизни и жизнью других, и больше он не хочет нести ее. Пусть другие подхватят эту ношу. Он снова достал небольшую статью, вырезанную Роханом из газеты.

Забытая война в картинах художницы из Шри-Ланки

Нулани Мендис, родившаяся на Шри-Ланке, создает потрясающие абстрактные картины. Написанные в красках ее родины, люминесцентно-синих, изумрудных, золотистых тонах, эти картины несут на себе печать войны. На одном из полотен в размытом пятне угадывается фигура под слепящим электрическим светом. Штрихи сверху выглядят стежками; бледные линии напоминают удавку. Разноцветные брызги жгучей боли, словно гвозди, вбиты в другой холст. На единственной картине, которой художница вместо номера дала название — «Клавиша с буквой Е», — маленькая клавиша пишущей машинки будто врезана в слой краски, как тавро в кожу животного. Эта завораживающая, тонкая вещь сразу нашла покупателя. На вопросы о своей работе Нулани Мендис лишь с улыбкой отвечала, что ей приятны лестные отзывы публики. И только. Зрителю остается гадать: связаны прекрасные картины с трагедией ее родного острова или, быть может, это художественная формулировка ее феминистского кредо? А впрочем, как говорит хозяйка галереи Элисон Филдинг, — какая разница? Это просто очень, очень хорошие картины.

Тео смотрел на две иллюстрации к заметке — цветные фотографии картин, с нежностью читал и перечитывал название под одной из них. В его пишущей машинке всегда западала клавиша «Е». Он и забыл, как это выводило его из себя. Улыбнувшись, Тео перевел взгляд на гряду Альп за окном. Его переполняла радость. Наверное, Нулани слышала его проклятия, когда рисовала в углу веранды. Джулия сказала, что Нулани отчаянно хочет его увидеть и столь же сильно боится. Она уже в Венеции. И боится.