Московии таинственный посол

И вдруг поймал себя на мысли, что и покойный Геворк, и печатник ему симпатичнее и понятнее, чем Торквани.

Да и нужны ли такие, как Торквани? Принесут ли они пользу делу своим неумным старанием? Глупый союзник куда опаснее умного врага.

Прощание со Львовом

Печатник обошел стороной Низкий замок, знакомой тропой побрел к Высокому. Здесь они часто гуляли с Геворком. Отсюда видна и типография.

Красивый, богатый город лежал внизу, под ногами, разрезаемый надвое неширокой грязной речкой. Сейчас бы крылья — взмахни и лети. Пари над городом, как умеют птицы, как летит старый ворон с колокольни Кафедрального костела.

Но люди не летают. Они ходят по земле.

Вот и сейчас ему предстоит путь в Острог — неинтересная, скучная дорога мимо темных сел и редких замков шляхты. Ехать Федорову не хочется. Но и во Львове оставаться нельзя.

Что-то необъяснимое происходит вокруг типографии. Более половины тиража «Азбуки» скупил купец Якубович, но затем кому-то перепродал. Кому именно? Печатник не добился от купца ответа. Откуда было печатнику знать, что Якубович таким образом решил поддержать его.

Эти благотворительные действия Якубовича вызвали испуг у Торквани.

«Куда делись книги? — волновался он. — Кто их мог оптом скупить? Тут что-то не так. Тут появилась третья сила…»

Но напрасно волновался Торквани. Денег у Федорова не было. Он даже не окупил расходы по печатанию «Апостола» и «Азбуки».

Дня два назад он сказал об этом Семену Сидельнику, человеку, который первый поддержал его во Львове и даже дал семьсот злотых в долг.

— Может, подождешь год? Я еще наберу тебе полтысячи…

— А отдавать когда? — спросил Федоров. — Я и так должен тебе семьсот.

— Я ведь не говорю о возвращении денег, — сказал Сидельник. — Если жизнь прижмет, попрошу вернуть. А пока ведь не прижала. Я от князя Андрея Курбского письмо получил. Он между делом спрашивает, как дела у тебя. Запомнил я его слова о тебе: «Хоть и строптив, но есть в нем искра божественного огня. Не друг он мне, но человек единоверный. Потому и спрашиваю о нем».

— Князь князем, — сказал Федоров, — а я сам по себе.

— Так ведь в Острог поедешь. К другому князю.

— Может быть.

— А там воли тебе не будет.

— Знаю.

— И все же поедешь?

— Погляжу.

Когда они беседовали с Сидельником, Геворк был уже мертв.

— За что его? — спрашивал Сидельник.

— Когда-нибудь узнаем.

— Узнаем ли?

— Обычно все со временем узнается. Даже тайны тайн… Внизу, под горой, раскинулся Львов. Печатнику представился ни не городом, не скоплением улиц, домов, площадей, а существом живым. И у этого существа свои законы и свой бог. Город принимал людей, приходящих к нему, разрешая пожить здесь в качестве гостей, а сам настороженно, внимательно наблюдал, чем эти гости заняты, но никому не был ни настоящим союзником, ни настоящим врагом. Пришел во Львов брат Геворк, стал его гражданином. Жил здесь, писал стихи, мечтал. А теперь убит. И стал частицей его земли, чтобы возродиться через некоторое время в виде дерева, выросшего неподалеку от могилы, или куста сирени…

Но над могилой Геворка будет стоять костел со своей высоченной башней, с которой видно очень далеко.

…Кажется, не так давно это было — в 1566 году. Прибыл Федоров с Мстиславцем в Вильно. Приветлив и любезен был покойный король Сигизмунд II Август.

— Из сегодняшней Москвы бегут не самые глупые люди, — сказал он печатнику. — Не только вольнолюбивые князья, но и философы.

— Я не бежал.

— Ты — нет. Другие бегут. Сейчас ты здесь, а не в Москве. Это меня радует. Куда хуже было бы, если бы ты после университетских наук в Кракове остался навсегда в Москве. Знаю, что ты не любишь упоминаний о науке в Кракове. Но наша нынешняя беседа предназначена не для чужих ушей. Думаю, мы с тобой полезны друг другу. Не царя Ивана я боюсь и не его пушек. На каждую его пушку можно отлить две. Хуже будет, если он начнет университеты открывать и академии. И откроет их штук сто или двести. Открыть в ответ четыреста я уже не смогу. Я рад тебе, печатник. Издавай здесь русские книги, если хочешь. Пусть в моих пределах русских книг выходит больше, чем в самой Московии. Если беглые русские, люди свободные, мудрые, образованные, решат здесь открыть русскую академию, друкарню, я разрешу. Пусть книги, ясные мысли приходят к русским не из Московии и Новгорода, а из Львова, Острога и Киева. А там видно будет. Ты понял меня, печатник? Если понял, то теперь знаешь, что я тебе не враг.