Московит

А кому не хватило остатков панского имущества, те бросились переворачивать вверх дном хаты. Не особо разбирая, кто в них жил прежде: ненавистные ли жиды-арендаторы, панская челядь или свои же собратья хлопы, освобождать коих призвал батько Богдан…

Само собой, нашлись бедолаги, не успевшие либо не сумевшие скрыться. И тут уж казаки дали полную волю своей ярости, помня завет обожаемого батька: «Изгоните жалость из сердец!» Попадались и женщины… Ну а на любой войне их участь самая незавидная.

Словом, вышла изрядная заминка. Которая привела атамана в бешенство.

Кривонос скрипел зубами, грозя ослушникам лютым гневом, канчуками[12] и даже смерт-ною карой. Но и сам понимал: угрозы тщетны. Коли боя еще нет, а дорвались до добычи – их уже не остановишь. Казаки спокон веку войной жили, с нее же и богатели.

– Не бери близко к сердцу, батьку! – успокоительно пробасил друг его и помощник Лысенко, по прозвищу Вовчур. Он ехал по левую руку от полковника, стараясь особенно не приближаться: под его седлом была кобыла, к которой Черт сразу же проявил немалый интерес. – Сам ведаешь, что на войне взято, то свято! Хлопцев зараз не удержать. Ты же сам кричал: пограбим панское добро, а ляшки нехай белым телом расплатятся! Чи не так?

– Так ведь Ярема в Лубнах, Ярема! – чуть не рычал Кривонос, лицо которого становилось страшнее с каждой минутой. – Я столько лет мечтал, когда сойдусь с этим катом на саблях, и что же теперь? Ждать?!

– Стало быть, придется ждать… – вздохнул Лысенко и тут же отмахнулся нагайкой: – Н-но! Побалуй мне! Максиме, уйми своего коняку! Мало, что наши двуногие жеребцы по всей округе баб пользуют, так и твой норовит!

Черт зло и обиженно всхрапнул, метнув в казака нехороший взгляд.

– Его уймешь, как же! – проворчал Кривонос, дергая повод. – Да и твоя-то, я погляжу, совсем не против…

Когда кое-как удалось собрать рассыпавшихся по окрестностям казаков, солнце уже клонилось к горизонту. Чуть не плачущий от досады и нетерпения атаман произнес громовым голосом речь, обильно пересыпанную самыми крепкими словами. Казаки, у многих из которых к седлам уже были приторочены округлившиеся торбы, уважительно присвистывали:

– И здоров же лаяться наш батько! Сразу видать – лыцарь! Куда против него Яреме…

– …и Христом Богом клянусь: ежели кто отстанет, чтобы пограбить, – своей рукою башку снесу! – закончил Кривонос, с трудом сдерживая приплясывающего Черта: жеребец пришел в возбужденную злость, чуя настроение хозяина. – Любому! Потерпите до Лубен! Вот одолеем сатану Ярему, там и добыча будет знатная, не чета этой дрибнице![13] Вперед, други! Полным ходом!

…Земля застонала, затряслась под ударами многих тысяч копыт.

Пан Беджиховский за прошедшие двое суток совсем пал духом, твердо уверовав: злодейская фортуна повернулась к нему той частью тела, называть которую в приличном обществе (а особливо в присутствии прекрасного пола) не принято.

Выскочку Подопригору-Пшекшивильского он давно терпеть не мог, поскольку всем известно: благородное происхождение ничем не заменить. Ни смазливой внешностью, ни личной удалью, ни даже фехтовальным искусством. Кое-как, скрепя сердце, Беджиховский признавал, что рубится молодой ротмистр отменно, почти не уступая ему самому. (Мысль, что правнук простого сотника-схизматика может его в этом превосходить, была сразу же и с негодованием отброшена.) Но это ничего не меняло. Кровь есть кровь. Она бывает благородной и неблагородной. Так исстари завещано: не пускайте меж благородными шляхтичами быдло!

Проявишь снисходительность – оглянуться не успеешь, как благородное сословие станет похожим… Да просто черт знает на что, прости, Господи! Тысячу раз права поговорка: «Из хама не сделаешь пана». Хам свою натуру рано или поздно проявит. Как тот же Подопригора-Пшекшивильский, в первый же день появления на княжеской службе умышленно назвавший его – его! – «Бедриховским». Исказил, опошлил, вымарал в грязи славную фамилию Беджиховских, родословная которых тянется на многие века вглубь! Не то, что у некоторых… Подопригор.

Мысль, что эта ошибка была совершенно неумышленной, никогда не приходила в голову пану Беджиховскому. Поскольку человек, способный сделать такое умозаключение, тем более не имел бы права именоваться Беджиховским.