Московщина

В России за последние годы сложилось тайное крыло Демократического Движения (ДД), которое действует, как партия, а не аморфая масса. Оно проявляет огромную активность в идейной борьбе, издает массу литературы, ведет внутреннюю и внешнюю полемику. Пожалуй, главное достижение – живучесть и идейная зрелость. Последовательная демократия и безоговорочное отделение «союзных республик» – основа его мировоззрения. Среди основателей – ветеран УПА, который под псевдонимом Мазепа-Бакаивский публикует вещи типа «Русский колониализм и права наций». Формируются Демократические Движения разных народов, которые кооперируются между собой. В лагере я встретил Мятика, лидера арестованной группы из Демократического Движения Эстонии. В их программе – безоговорочное отделение Эстонии, выезд колонизаторского элемента, за исключением участников движения, восстановление демократии в стране. Эстонцы оставляют за собой выбор средств борьбы. В последнее время, как новое веяние, в лагерях появилось несколько русских – последовательных демократов из ДД. Они довольно стойкие и активные. Чекисты реагируют по-своему. Егор Давыдов, арестованный за распространение литературы ДД, рассказывал о случае в ленинградской следственной тюрьме КГБ. С ним в одной камере оказался уголовник, непонятно за что привезенный сюда из лагеря. В разгар следствия он стал угрожать Егору, что ночью выколет ему глаза, расписывая в подробностях, как он это сделает. Это чтобы человек даже спать боялся; расстроить, расшатать нервную систему и под конец сломать. Егор не поддался террору, хотя ситуация была невеселая.

* * *

Обычно психиатр Рогов сам навязывался зекам, но я проявил инициативу, и перед отъездом с огромным трудом добился аудиенции. Пресловутый скорпион предстал передо мной в обличьи улыбчивого, по-кошачьи вкрадчивого молодого человека с блестящими и цепкими карими глазами. Суть его концепции состояла в том, что мы все, простые смертные, по психиатрическому своему невежеству не имеем ни малейшего права вмешиваться в деяния всезнающих и всесильных жрецов психиатрии, которые одни только вправе решать, кого из смертных оставлять на свободе, а кого – в вечном заключении сумасшедшего дома.

– Все окружающие могут считать человека абсолютно нормальным, но мы, специалисты, с первого взгляда видим, что он ненормален! – твердил Рогов.

Как просто! Ни следствия не надо, ни суда, ни приговора. Достаточно святой и непогрешимой психиатрической инквизиции, которая никому (кроме КГБ) не дает отчета в своих действиях. Именем Науки!

Я поинтересовался, признает ли Рогов взаимосвязь между физическим и психическим состоянием пациента.

– Зачем вы задаете мне студенческие вопросы? – обиделся Рогов.

– А затем, что из всего множества истощенных зеков, над «диагнозами» которых вы работали, ни один не получил от вас подкрепляющую диету, которую дает иногда терапевт! Ни одному вы не дали даже витаминов, без которых разрушается и организм, и психика! Или вы практикуете только голодную профилактику?

– Вы не специалист, не специалист, не специалист! – истерически выкрикивал Рогов. Его будто заклинило на этом заклинании.

– А не объясните ли вы мне, по какой психиатрической закономерности политзеки «заболевают» только в конце тюремного срока, а не в начале или в середине? В психиатрии тоже есть «неотвратимость наказания»?

– Неправда, вот Яцишин! – нервно встрепенулся Рогов.

– Яцишина вы не признали сумасшедшим. Это мы его вам навязали силой! Назовите хоть одного политзека, которого вы по собственной инициативе отправляли на лечение не в конце, а в начале или в середине срока!

И я перечислил ему добрый десяток фамилий, осчастливленных «диагнозом» при мне исключительно по концу владимирского срока. Так, вместо долгожданного освобождения, человека ждет новое, бессрочное психиатрическое заключение…

Рогову ничего не оставалось как заявить, что вот на уголовников эта «закономерность» не распространяется…