Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина

Историк, следуя традиционным представлениям, открывал XVIII в. деятельностью В.Н. Татищева. Он считал, что работу этого ученого определяли общие условия развития отечественной исторической науки. Так, в его трудах возобладал прагматический подход к изучению прошлого, столь характерный для петровского времени. В историческом исследовании Татищев видел в первую очередь ответ на злободневные вопросы современности. По мнению Яковлева, он еще не был готов изучать историю с научной точки зрения. Причиной этому было то, что «для развития нужны традиции, нужна соответствующая среда»[292]. Но когда Татищев начинал свою деятельность, этой среды не было. Запросы времени были совершенно иными. Отсутствие соответствующей среды и традиции привело и к тому, что у Татищева не было цельного взгляда на русскую историю. «У Татищева нет общих идей. Его история – лучший образец того, что может быть сделано при помощи одного трудолюбия без общих понятий и идей»[293], – отмечал Яковлев. По мнению автора, Татищев не различал исторического исследования и исторического источника. Подводя итоги, он написал: «Труд Татищева – сложная мозаика небольших диссертаций, трактатов, подготовительных исследований, объединенных в хрестоматию механически. Его работа – настоящая историческая кунсткамера»[294]. Несмотря на это, Яковлев подчеркивал значение труда Татищева как первый опыт создания целостной истории России.

В лекции 1938 г. ученый большое внимание уделил проблеме так называемых «татищевских известий», т. е. вопросу достоверности приводимых Татищевым сведений. Он утверждал, что нет причин не доверять «отцу русской историографии», а все недоразумения происходят от несовершенства научной методики Татищева: «Он известий не сочинял и не придумывал, а только не умел разобрать их в перспективе и грубо соединял, не задумываясь, из какого источника он их берет»[295].

Отдельные замечания мы находим и о «риторическом направлении», представителями которого были М.В. Ломоносов, Ф. Эмин и И.П. Елагин. По мнению Яковлева, оно возникло как ответ на придворные запросы эпохи Елизаветы: «В чаду дворцового праздника и сложился особый исторический жанр»[296]. Причем историк отмечал, что работы М. Ломоносова были стилистически выше, чем работы Ф. Эмина и И. Елагина.

Значительное внимание уделено А.Л. Шлецеру. Заслугой немецкого историка Яковлев считал то, что он познакомил отечественную историографию с достижениями современной ему европейской исторической науки. Он дал образец работы с летописным материалом. Тем не менее, по мнению Яковлева, Шлецер, предложив плодотворные приемы анализа древних летописей, сделал совершенно неверные выводы. «У Щлецера мы научились приемам изучения летописи, но он не оставил нам верного взгляда на самую летопись»[297]. Еще одним достижением Шлецера стало рассмотрение истории России сквозь призму всемирно-исторического развития. В данном подходе Яковлев видел зачатки сравнительно-исторического метода.

Подводя итоги рассмотрению эволюции исторического знания в XVIII в., Яковлев традиционно делил историков на русских и немецких. Он отмечал, что «работа немецких исследователей шла более сосредоточенно и концентрированно»[298]. Каждый из них внес определенный вклад в развитие отечественной историографии. Г.З. Байер исследовал иностранные источники, Г.Ф. Миллер сконцентрировал свое внимание на розыске и изучении русских источников, а А.Л. Шлецер – на источниковедческом анализе летописей.

Если русские историки пытались дать обобщающие исследования по русской истории, то немецкие, с присущим им профессионализмом, сконцентрировались на изучении конкретных тем. Они поняли, что только это «может вывести науку вперед из заколдованного круга общих рассуждений и слов»[299]. Из русских историков только И.Н. Болтин приблизился к данному подходу. По мнению Яковлева, И.Н. Болтин усвоил или самостоятельно дошел до современных ему методов исторического исследования, но он не дал систематического анализа русской истории.

Таким образом, по мнению Яковлева, развитие исторического знания в России XVIII в. шло по пути «спрессования»: от обширных летописей исследователи перешли к обобщающим работам по русской истории, а затем назрела необходимость монографического изучения.