Московская Нана(Роман в трех частях)

Бодрой, энергичной походкой Клавдия вышла из ворот кладбища. Могила художника подсказала ей, как дальше жить… «Вакханка» бесповоротно решилась последовать ее совету… Заходящее солнышко играло своими лучами на золотых куполах и «вершинах» памятников… Казалось, этот свет проникал и к покойникам и грел их белые кости…

— Где мне только переночевать? — мучилась Клавдия.

Денег у нее почти не было… «Знакомых», к которым теперь можно было заглянуть, также не имелось…

— Разве к Елишкиным! — соображала она, садясь на конку. — Поеду к ним. Они мне много должны… Может быть, малую часть отдадут…

Супруги были дома. «Сам» занимался составлением ругательного письма к редактору «Спичек»… Его на днях выгнали из недельных обозревателей за вопиющую безграмотность и скуку «пера» и этот отдел «доверили» другому, явному литературному вору, Холопицкому, умевшему ловко «обрабатывать» недоносков-редакторов и чужой материал.

Письмо у «либералиста» не вытанцовывалось и «писатель» был в скверном настроении духа.

Елишкина возилась с детишками, когда пришла к ней за долгом Клавдия. «Гимназическая» подруга, имея легкое представление о настоящей «роли» в обществе Клавдии, была очень поражена ее приходом и даже слегка напугана. Однако, она пригласила ее в свою комнату… Доброе сердце глупенькой, легкомысленной женщины, засушиваемое различными фарисеями-«радикалистами», не могло не принять своей бывшей подруги, которой оно было так много обязано.

Елишкин услыхал о приходе Клавдии и его «воробьиная» натура была до «содержимого» в костях (мозга в них не имелось!) возмущена подобным осквернением его домашнего, священного очага. Не будь он по натуре трусом и не имей обыкновения нападать на слабых, он сейчас бы показал себя! Но теперь его маленькая, мизерная фигурка, кривой носик, оседланный для шика «пинсню», только могли дышать бессильной злобой…

— Постой!.. — шептали его бескровные губы. — Я покажу своей дуре, как принимать подобных женщин в моем семейном доме, где бывают Буйноиловы, Мольцовы!

Клавдия написала у подруги какое-то письмо и, краснея от стыда, видя нищенскую обстановку Елишкиных, попросила дать ей, в счет уплаты долга, хоть три рубля.

«Жена писателя» со слезами на глазах призналась, что у них всего капитала два рубля и заложить нечего. Рубль все же дала Елишкина Клавдии.

Льговская, прощаясь, попросила у подруги позволения переночевать у нее одну ночь…

Елишкина согласилась…

Клавдия наняла извозчика на Мясницкую, к декаденту Рекламскому…

— Авось, он дома, — предполагала Клавдия. — А если нет, у меня на всякий случай написана записка. Думаю, что он исполнит мою просьбу… Он, кажется, не хвастун и не врун…

У «жилища» декадента сидел грубый «цербер»-лакей, одетый в какой-то смешной, черный с белым костюм.

— Господин мой дома, но никого три дня принимать не будет, — сказал привратник на вопрос Клавдии. — Они-с пишут-с… Письмо я передам. Если нужен ответ, зайдите завтра рано утром.

Клавдия оставила письмо у лакея и поехала на ночевку к Елишкиным. Но ее не приняли.

Льговской отворил сам «либералист».

— Покорно прошу, — говорил он, захлопывая перед носом Клавдии дверь, — нас оставить в покое, или я принужден буду обратиться к полиции…

XIV ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

Униженная и оскорбленная, отошла Клавдия от «подъезда» Елишкиных.

— Что ж! — шептала она про себя, — я должна была знать, кто этот «сочинитель». Спасибо, хоть письмо написала!

— Куда же мне теперь деваться? Домой? — продолжала рассуждать Клавдия. — Это невозможно. Одна мысль меня страшит… Придется отправиться с кем-нибудь, как было прежде, при начале моей теперешней «карьеры»…

Смеркалось. Молодой месяц с опущенными вниз рогами смеялся над землей, но не светил; по крайней мере, света его никто не замечал.

Клавдия шла по Тверской улице, и поклонник у нее скоро нашелся в лице какого-то старичка.

«Седине» Льговская обрадовалась… Молодость теперь не соблазняла ее…

Старичок оказался очень милым, любезным господином…

Он занял приличный номер в доме, выходящем на Страстной бульвар.

Потребовали ужин… И, любуясь все еще красивой Клавдией, старичок напевал вполголоса какой-то веселый мотив.

В номере было пианино.

Старичок спросил, любит ли Клавдия музыку, и, услышав благоприятный ответ, начал играть.

Дрожащие слабые руки плохо нажимали на клавиши, и получался какой-то слабый, бессильный и, вместе с тем, нежный звук…

Подали ужин.

Клавдия с большим удовольствием съела несколько кусочков горячей говядины и порядочно хлебнула красного вина…

Голова у ней кружилась…

Старичок проснулся рано… Номерные часы показывали только семь… Утреннее солнышко приветливо играло на дешевых обоях «комнаты любви», заглядывало в «спальню» и слепило глаза проснувшейся «вакханки».

Прощаясь с Клавдией, старичок дал ей пять рублей, но та их не взяла и попросила только «серебра» на извозчика.

Через полчаса она уже подъезжала к квартире Рекламского.

Тот же «траурный цербер» сидел у подъезда декадента и молча вручил ей ответный пакет. Вне себя от радости, Клавдия хотела было дать «привратнику» на чай, но тот хмуро отказался.