Московская Нана

— У меня был товарищ, — говорил, между тем, художник, — милый, способный… Заволокла его журнальная трясина… Он писал уголовные романы и зарабатывал большие деньги, которые сгубили его… И не мудрено: душа алкала настоящего творчества, а он принужден был писать для улицы ерунду! За последнее время жизни он пил… Придет ко мне пьяный и просит: ради Бога, напиши ему продолжение романа для завтрашнего номера газеты! Расскажет героев, на чем он остановился, как продолжать повествование… Ну, я и пишу за него роман…

— Что ж, он умер теперь? — перебила его Клавдия.

— Да, — грустно сказал Смельский. — Но будет об этом! Лучше посвящу я своей богине стихи, чтоб доказать, что и я не лишен «искры Божией»… Хочешь?!

И, привлекая к себе девушку, художник начал импровизировать:

Я полюбил тебя всей силой первой страсти…
Ты для меня — немеркнущий рассвет!..
Ты — вся порыв, дыханье чудной власти!
Я ждал тебя, страдая столько лет…
Я умереть готов, безумно наслаждаясь
Тобой одной… Казни меня, казни!
От ран твоей любви как бог перерождаясь,
Прошу тебя, зажги священные огни!
Пускай на них сгорит трепещущее тело,
И прах его развеет вихрь любви!
Приди, приди ко мне!.. Замучь, без думы, смело
И кровью ран мне сердце обнови!..

— Милый, милый! — прошептала в ответ страстно Клавдия. — Я твоя, твоя, хороший мой мальчик…

Было довольно поздно… Лампа догорела… Наступившая тьма еле-еле освещала фигуры двух счастливых любовников…

VIII ПРИПАДОК

Как ни в чем не бывало, вошла рано утром в свою комнату Клавдия. Сняв шляпу и надетую для отвода глаз кофточку, девушка в изнеможении легла в постель. Сильно побледневшее лицо ее говорило о бессонной ночи…

— Что с тобой? — испуганно спросила ее тетка. — Ты пришла домой вместо того, чтобы идти от подруги прямо в гимназию…

— Ах, забудьте про свою гимназию! — раздраженно крикнула, а не сказала, девушка. — Видите, я нездорова!

— Не прикажешь ли послать за доктором, Клаша? — уже ласково промолвила тетушка.

— Убирайтесь вы со своим доктором! — так же раздраженно ответила Клавдия. — Оставьте меня в покое… Я хочу спать… Уходите…

Не дожидаясь вторичного приглашения, старуха ушла. Клавдия моментально разделась и, обняв подушку, моментально заснула.

Настал час обеда, а девушка все спала.

Хотя не любила старуха Льговская объясняться с «трепалкой» Ольгой Константиновной, но, ввиду такого странного поведения своей любимицы, она пожелала узнать у ее матери, что с ней.

— Ничего, — ответила хладнокровно Льговская. — Просто шаль и нежелание учиться.

— А не знаете, — любопытствовала старуха, — у какой она подруги ночевала?

— Я разве знаю? У нее их много. К путным не пойдет. Небось, со студентами всю ночь толковала. Мировые вопросы разрешали… Уж несдобровать ей… Живо ее «разовьют»…

— С вами, Ольга Константиновна, — обидчиво сказала старуха, — лучше не говорить. О дочери вы, как о посторонней, беседуете… Вам, кажется, все равно…

— А вам не все равно, — возразила вдова, — ну, и беспокойтесь о ней!.. Меня же она ни в грош не ставит. И вам, кажется, известно, кто в этом виноват!.. Пожалуйста, прошу вас, избавьте меня от дальнейших разговоров!

— Маша, — позвала она горничную, — подавайте на стол. Я есть хочу. Пробуждения царевны не дождешься, — прибавила Ольга Константиновна со смехом и ехидно посмотрела на тетушку.

Но «царевна» уже входила в столовую.

Клавдия обедала с большим аппетитом, выпила немного вина и при этом раз даже чокнулась с матерью, что делала очень редко. Ольга Константиновна, заметив, что дочь в хорошем настроении духа, решилась спросить у ней:

— Клаша, у какой ты подруги ночевала?

— Вам какое дело до чужого тела? — шутливо ответила девушка. — Может быть, я ночевала не у подруги, а у друга!

— Клавдия! — заметила ей с горечью тетка.

В голосе ее послышалось такое страдание, что девушке стало до боли жалко старуху, и она промолчала.

В это самое время Смельский был в редакции своей газеты и выслушивал нотацию редактора за недоставление к сегодняшнему номеру обычных стихов.

— В наказание за это, — сказал редактор, — я прошу вас быть завтра в «Эрмитаже» представителем нашей редакции на ответном обеде юбиляра-педагога Буйноилова.

Смельский поморщился. Он вспомнил, что Клавдия обещала к нему прийти в этот день, устроив сегодня предварительно, чтоб выжить из своей комнаты трусиху-тетку, «припадок».

Но редактор так категорически-вежливо просил художника, что он согласился.

«Попрошу Клавдию, — решил он, — подождать меня… Авось, опять кто-нибудь устроит скандал на вторичном чествовании этого самозванца-рекламиста, и обед скоро кончится… Удивляюсь, куда лезет человек! Мало ему было того, что случилось на первом чествовании».