Московская осень (СИ)

========== Часть 1 ==========

Московская осень на нежных губах

Насытит нам жажду друг друга.

И рыжее солнце на жёлтых ветвях

Подарит нам весточку с юга.

И горькая память утраченных дней

Расскажет забытое скупо.

Московское небо уставших теней

Залечит страданья кому–то.*

По осеннему московскому парку гуляли двое, медленно бродя по изученным наизусть дорожкам за столько долгих лет. Сентябрьское солнце плясало на рыжих волосах женщины, сжимавшей в руках цветной букет из листьев, что поднимал для неё мужчина.

Они бродили здесь уже почти час, говорили обо всём на свете, так легко и непринуждённо, словно между ними нет никакой разницы, словно она не начальник ОВД, а он не слетевший с катушек мент. Им совсем не мешала её форма с погонами полковника, которая сидела так идеально, и его справка из дурдома, которая лежала в кармане пиджака.

— Люблю осень, — задумчиво сказала Зимина, когда Карпов поднял очередной пожелтевший лист и протянул ей.

Уставшее за день солнце стремительно клонилось к горизонту, блуждая между облаками и окрашивая темнеющее небо в малиновый цвет. Белоснежные облака быстро серели, предвещая скорые сумерки, а они всё неспешно шагали между оголяющимися к зиме деревьями, продолжая собирать самый красивый букет. Солнце уже раскраснелось, как будто вобрав в себя часть красок с неба, а эти двое даже не думали уходить, всё продолжая наслаждаться осенней тишиной и лёгким, ещё таким тёплым ветром.

— Смотри, какой, Зям, — Станислав наклонился и подхватил с дорожки багряный лист, словно отражающий в себе кровавый солнечный диск.

Ирина взяла из его рук кленовый листок и добавила в свой золотой букет.

Стас незаметно на неё посмотрел. Такая осенняя, рыжая, тёплая, даже несмотря на холодную синюю форму. Лисица. Гордая, дерзкая, смелая, решительная. Ирина Сергеевна сильно изменилась за последние годы. Нет, не так, не Ирина Сергеевна. Ира, Ириша, Иришка. Его Иришка, потерянная так глупо и неосмотрительно.

Когда-то всё было иначе. Они были молоды, безрассудны и даже немножко счастливы. Такая заезженная история, типичная до смешного, глупое клише: опер и следачка.

Карпов помнил всё, как будто это было вчера. Молодая, яркая Ирка ворвалась в отдел. Уже тогда она была рыжей и решительной, только делала всё, не думая, кидалась в авантюры на свой страх и риск. А он был более рассудительным, уже умел хитрить и юлить, но где-то глубоко внутри оставался задорным пацаном, которому всё ещё хотелось носиться по крышам и совершать необдуманные поступки.

Они в первый же день вместе поехали на вызов, и Стас так бессовестно на неё смотрел, а Ира только краснела, стесняясь его взглядов. Они были ровесниками, но опер всё равно смущал своими внимательными и одновременно весёлыми глазами, и Ирина не знала, куда от него деваться.

А потом всё изменилось. Нашёлся кто-то более решительный, Зимина выскочила замуж, потом ушла в декретный отпуск и вернулась как будто другой. Она пережила тяжёлый развод, после в отдел пришёл проклятый Глухарёв, тоже оказавшийся более смелым, чем Стас. А он сам… Он сам просто был молчаливым свидетелем её жизни, пытаясь строить свою.

— А помнишь, Карпов… — Ирина вдруг посмотрела на клумбу ярко-рыжих бархатцев.

— Помню, Ириша, помню… — он кривовато усмехнулся, возвращаясь почти на двадцать лет назад.

Московские окна, сквозь вечер горя,

Подарят друг другу улыбку.

И нежная юность, надежду даря,

Сыграет про чувства на скрипке.

И жёлтые листья в конце сентября

Закружатся в танце в обнимку.

И тысячи глаз, с любовью смотря,

Целуют сквозь листья в рассыпку.*

А двадцать лет назад всё было почти так, как сейчас. По парку тоже гуляли двое, собирая букет из листьев и легко болтая ни о чём. Молодые, смелые, красивые. Статный молодой человек и юная девушка с копной ярко-рыжих волос. Они не думали ни о чём, они не строили планы, они просто жили одним мгновением, были счастливы только в эту минуту.

На небе уже горел вечер, а сентябрь тихонько бродил по Москве, осыпая с деревьев золотую листву. Её губы были такими нежными, такими манящими, она так смешно пряталась за кленовыми листьями от его настойчивости, а он целовал — целовал её губы, её глаза, эту дурацкую листву. А она смеялась, смеялась так звонко, как будто звонили тысячи маленьких колокольчиков, заливая мелодичной музыкой весь осенний парк.

— Ты моя, Иришка! — серьёзно говорил Стас, чуть кривовато улыбаясь, а она болтала ногами в воздухе, сидя на высоком парапете.

Где-то далеко загорался свет в окнах домов, стихла скрипка слепого музыканта, бродившего здесь после обеда, а они всё сидели, глядя на рассыпавшуюся листву. Это была их осень, это была их Москва, яркая и пылающая заканчивающимся сентябрём. И пусть кто-то уворовал тёплые деньки, кто-то украл яркие цветы, но им ещё оставались последние согревающие лучики и море бархатцев, горевших на клумбах цветным огнём.