Московская сага. Поколение зимы

В ее комнате все было разбросано, пустые чемоданы раскрыты. Войдя, Нина стала швырять все, что под руку попадалось – белье, туфли, книги, – на дно чемоданов. Нугзар подошел сзади, взял за плечи и повернул к себе. Сопротивляться ему сегодня она не могла. Напротив, ее вдруг неудержимо потянуло кому-то в чем-то до конца, до какого-то конца, ей неведомого, дальше конца, то есть окончательно, признаться. Он это почувствовал и проговорил срывающимся голосом:

– Ты девочка что надо, не боишься медведей...

– Не боюсь и пострашнее бестий, – с темной ухмылкой прошептала она и стала расстегивать его рубашку. Он потянул с ее плеч жакетку. Движения их были медлительны, как будто они старались, чтобы ни одна секунда этой тристии не пролетела незаметно.

Когда поезд этих секунд все-таки прошел, Нина долго еще не могла успокоиться. С закрытыми глазами она целовала плечи и шею своего мужчины. Вдруг до нее долетел его бесконечно подлый голос:

– Я вижу, тебе понравился абрек.

Все кончилось. Она открыла глаза:

– Это ты абрек?

Нугзар рассмеялся:

– Конечно, я абрек, смелый разбойник!

Нина отодвинулась от него. Их нагота вдруг показалась ей постыдной.

– Абреки не шантажировали женщин, – сказала она, хотя прекрасно понимала, что начинает – это после столь бурных откровений и признаний – хитрить, самой себе представляться запуганной жертвой. Вдруг ее поразила догадка, она села в постели. – Вай! Теперь я все поняла! Это ты убил дядю Ладо Кахабидзе!

Нугзар мгновенно бросился на нее, схватил за грудь, повалил, потом зажал рот ладонью и зашептал горячечно в ухо:

– Никогда больше не повторяй этой чепухи, дура! Иначе все мы будем убиты: и я, и ты, и все, кто услышит! Ты поняла?

Снова все началось. Отвернув от него голову, глазами, полными страха и тоски, Нина смотрела в темное окно.

Глава тринадцатая Жизнетворные бациллы

На даче Градовых в Серебряном Бору с утра опять семейная идиллия, все семейство собралось за завтраком: сам профессор, профессорша, старший сын – комдив, очаровательная комдивша, их важный сын Борис IV, средний сын – марксист с марксистской женою, их сын, рожденный в восьмилетнем возрасте Митя, хлопотливая управительница Агафья, ну и, конечно, главный идеолог таких гармоний, молодой овчар Пифагор.

– Все должны каждое утро выпивать по стакану простокваши, – наставлял свое семейство Борис Никитич. – Великий Мечников обнаружил в ней жизнетворные бациллы, секрет долголетия. Все пьют простоквашу, все без исключения. Никита, тебя это тоже касается!

Начальник штаба Особой Дальневосточной армии вздрогнул:

– Как, меня тоже? – Торопливо опустошил стакан.

Хороший мальчик, сказал ему взгляд Мэри.

– На фиг нам это долголетие? – бросила вызов теннисистка. – Гнить в тунгусских болотах на Дальнем Востоке?

Никита потупил глаза. Мэри приняла мяч.

– Вероника, что за выражения? Здесь же дети!

Митя, ставший тут уже явным любимчиком, зашелся в смехе:

– А на фиг, а на фиг нам это долголетие?

Борис IV, потеряв важность, даже подпрыгнул:

– На фиг! На фиг!

Мальчики явно подружились, несмотря на разницу в возрасте. «Кулацкое отродье» изменился до неузнаваемости. Агаша даже расчесывала ему волосы на косой пробор, чтобы был похож на ребенка «из хорошей семьи». Только по ночам еще он иногда с закрытыми глазами вскакивал и куда-то с мычанием рвался, но все реже и реже.

Борис Никитич погрозил Веронике, все свое племя обозрел с притворной строгостью, остался своей ролью весьма доволен, посмотрел на часы и встал. Что-то все-таки мешало почувствовать полный утренний комфорт. Вдруг вспомнил – опера! Грозный и справедливый Грозоправ сразу пропал, профессор слегка заюлил:

– Мэричка, можно тебя на минуточку?

Мэри уже почувствовала неладное, прошла за ним в кабинет.

– Что случилось, Бо?

– Мэричка, наш поход в оперу придется отложить.

– Ну вот, я так и знала! Мы никогда до оперы не доберемся!

Он торопливо забормотал:

– Понимаешь, Главное медицинское управление наркомата обороны просит в самые кратчайшие сроки представить доклад по нашему методу местной анестезии. Поэтому мне пришлось созвать всю нашу исследовательскую группу. Мы просто не управимся до начала спектакля.

Мэри была очень оскорблена. «Поход», как он выражается, в Большой на новую постановку «Кармен» для нее был большим событием – сегодня и проснулась-то с радостным предвкушением, – а для него это всего лишь досадная причина спешки, препятствие на пути к новым успехам. Как-то не так все это представлялось в молодости! Именно в опере, в консерватории, в музыке все это представлялось. Да, конечно, труд, быт, борьба, но все это рядом с музыкой, с чистым вдохновением, иначе мы лишимся духовной свободы!

– Я вижу, Борис, ты просто потерял способность отказывать начальству! Ты получил свои награды и высшие посты, но потерял духовную свободу!

Градов умоляюще простирал руки:

– Ты не права, моя дорогая!