Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года

Но дело было не только в конкретном адресе: сам переезд Толстого в город негативно отражался на его мировосприятии и самочувствии. Москва ему представлялась сплошными Содомом и Гоморрой: «Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют», – писал он 5 октября 1881 г.

«Я с ума сойду, – изливала душу Софья Андреевна сестре 14 октября 1881 г., – первые две недели Левочка впал не только в уныние, но даже в какую-то отчаянную апатию. Он не спал и не ел, сам а la letter («буквально», фр.) плакал иногда». Толстому требовалось уединение, его он ищет вне дома, уходя на Девичье поле, на Воробьевы горы, где пилит и колет дрова с мужиками. Только там «ему и здорово, и весело».

Но как ни раздражала Льва Николаевича городская жизнь, семейные заботы вынуждали его думать о том, как получше обосноваться в Москве. И, обозвав Москву клоакой, он, тем не менее, заставил себя в этой клоаке остаться. «Мы не отдавали себе тогда отчета, какой это было для него жертвой, принесенной ради семьи», – писала уже гораздо позднее дочь Толстого Татьяна Львовна.

А семья была большая и, в самом деле, требовала подобной жертвы. Девятнадцатилетнему старшему сыну Сергею нужно было продолжать учебу в Московском университете, Льву (13 лет) и Илье (16 лет) – в гимназии Поливанова на Пречистенке, семнадцатилетней старшей дочери Татьяне – в Училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой. А еще были Мария (род. в 1871 г.), Андрей (род. в 1877 г.), Михаил (род. в 1879 г.) и самый маленький Алексей (род. в 1881 г.). И всех нужно было воспитывать, образовывать. Дом требовался большой, удобный, с подсобной территорией, чтобы Льву Николаевичу можно было бы пилить и колоть дрова прямо во дворе. И такой дом нашелся: объявление о его продаже нашел в газете московский приятель Толстого М.П. Щепкин.

В один из тех удивительных майских дней 1882 г., когда природа неистовствует свежей зеленью и клокочет яркими красками распускающихся цветов, на пороге усадьбы в Долгохамовническом переулке появилась фигура «в поношенном пальто и в порыжелой шляпе». Это пришел по объявлению Лев Николаевич. Заявился он под вечер, и на сожаление владелицы дома Т.Г. Арнаутовой о том, что уже темнеет и не удастся как следует осмотреть дом, Толстой ответил: «Мне дом не нужен; покажите мне сад». При этом он не представился.

Толстому показали то, что он хотел увидеть: фруктовые деревья и ягодные кусты, столетнюю липовую аллею, расположенную буквой Г, курган, окруженный тропинками, колодец с родниковой водой, беседку, цветочную клумбу. «Густо, как в тайге», – подытожил неназвавшийся гость. А сам дом стоял на оштибе этой «тайги», окнами на дорогу. И не было в нем никаких чудес цивилизации – электричества, водопровода, канализации.

В последующие дни Лев Николаевич не раз приходил сюда, в сопровождении детей и жены. Чем приглянулась усадьба, «более похожая на деревенскую, чем на городскую», взыскательному взгляду Толстого? Ему «нравилось уединенное положение этого дома и его запущенный сад размером почти в целую десятину. К этому саду прилегал большой восьмидесятинный сад Олсуфьевых, так что из окон арнаутовского дома были видны не крыши и стены соседних домов, а только деревья, кусты и глухая стена пивоваренного завода. Владение было похоже на помещичью усадьбу. Густой сад произвел на нас самое приятное впечатление; там было много цвету-тих кустов, яблонь и вишневых деревьев; листья на деревьях недавно распустились и блестели свежей зеленью», – припоминал Сергей Толстой, вместе с отцом оглядывавший дом.

Тогда же Толстой заметил, что яблони, растущие вдоль стены пивоваренного завода, будут «великолепно развиваться именно на этом припеке». Арнаутов не преминул продемонстрировать потенциальному покупателю и его семье подтверждение того факта, что дом не сгорел в 1812 г., а был построен еще до московского пожара, году эдак в 1806-м. Он оторвал несколько досок с обшивки здания и, ударив звенящим топором по бревнам сруба, продемонстрировал, что бревна настолько крепкие, будто «окостенели».

Горячее желание продать дом подвернувшемуся покупателю владело Арнаутовым – еще бы, ведь всех, кто приходил до Толстого, отпугивало неудачное окружение усадьбы: напротив стояла фабрика шелковых изделий, принадлежавшая французским капиталистам братьям Жиро, а рядом – пивоваренный завод, стена которого граничила с садом Арнаутовых. Завод создавал неприятную, как сказали бы сегодня, экологическую атмосферу. Летом жидкие отбросы пивоварни во время дождя владелец завода выливал прямо на мостовую, и все это текло по Долгохамовническому переулку. Но Толстого эти подробности мало интересовали, главное – заросший сад!