Московские джунгли

– Ну, все так думали. И я сама в глубине души надеялась, что однажды встречу мужчину, который все изменит. Но этого так и не случилось.

– Ты так говоришь, как будто бы вся жизнь уже позади, а ты старая черепаха Тортилла.

– Ну… Мне почти двадцать восемь. Мужчин у меня не было.

– Постой… Ты девственница?

– Ну да. Но у меня есть семья. Они никогда не предадут и не оставят меня. Все мои подруги все время рыдают из-за мужчин. Их то бросают, то заражают венерическими инфекциями, то изменяют с их же подружками, то берут замуж и в считаные дни превращаются в тиранов. А максимум плохого, что может сделать кукла, – это упасть и разбиться. Но и тогда ее можно склеить. Есть специальные реставрационные мастерские.

– Ты даешь… Вообще, если верить фильмам ужасов, кукла еще может посреди ночи подойти к тебе с малюсеньким ножиком, сказать нежным голоском что-нибудь вроде «Я тебя люблю», а потом воткнуть лезвие в твою печень!.. Честно! Я сама видела!

– Да ну тебя! – смеялась модель.

Нет, эту девушку, конечно, считали странноватой. Но общество ее не отвергало. Она была вполне желанным гостем в любой компании. Несмотря на солидный для модели возраст, у нее всегда было много работы. Она была общительная, милая, неглупая, адекватная. А что там творится у нее дома и с кем она делит постель – да кому какое дело!

А еще одна модель, знакомая Алены, уже пятый год жила с глубоким стариком. Ей было двадцать три года, а ему – восемьдесят семь. И он не был богат. Обычный пенсионер, в прошлом – школьный учитель. Познакомились они, когда модель искала себе репетитора. В университет поступала. Ну и вот – влюбилась. Старик, понятное дело, ответил ей взаимностью. Самое смешное – не сразу. Такая удача – юная красотка сама к его ногам пала, а он еще кочевряжился! Выглядел он не ахти. Обычный пенсионер. Пигментные пятна на желтой коже, запавшие глаза, дыхание лекарствами пахнет. Какие-то странные поношенные шмотки. Суставы хрустят, спину ломит к перемене погоды. Модель была для него и женой, и другом, и сиделкой. С каким-то особенным сладострастием рассказывала в компаниях, как он иногда чувствует себя так худо, что с постели не может подняться. И тогда она моет сухим шампунем то, что осталось от его волос. И кормит его с ложечки нежирным бульоном из индейки. И делает для него гоголь-моголь из перепелиных яиц. Эта деталь почему-то казалась Алене особенно трогательной. Модель была похожа на боттичеллиевского ангела! В ней звенящая юность была замешана поровну с пороком и обещанием сладости. И вот, пожалуйста. Гоголь-моголь. Для старика.

– Может, тебя заводит мужская беспомощность? – допытывалась Алена.

– Не знаю, завидовать или сочувствовать, – парировала модель. – Похоже, ты вообще ничего не понимаешь в алхимии любви.

– Но зато теперь я знаю точно, что один из ее алхимических ингредиентов – гоголь-моголь из перепелиных яиц.

У каждого человека, хоть немного приближенного к богемной тусовке, есть свои странности. В мире искусства много психически нестабильных людей.

Один ее знакомый фотограф вообще считал, что у любого творца должна быть раненая душа, иначе у него не получится быть искренним.

Вот и она получала письма от человека с серьезными странностями. В конце концов, за месяцы он не сделал ни одной попытки сблизиться. Ни разу не позвонил ей – хотя номер ее телефона было очень просто достать. Ни разу не подошел. Просто иногда посылал эти странные послания.

Он писал какими-то странными бурыми чернилами, вызывавшими у Алены чувство омерзения. Она даже не понимала, почему ей так противно и почему она так долго моет руки, уничтожив очередное письмо.

Глава 12

Ноябрь в этом году был холодный. Зимний совсем. Тротуарная плитка превращалась в каток, покрываясь тонким слоем льда, иногда шел дождь вперемешку со снегом, но чаще ветер сек прохожих мелкой снежной крупкой. Ночью за стенами ветер выл так, что Лиле в пустой квартире становилось страшно. А снег царапал стены, как когти чудовища.

Сериал продлили, и ее роль продлили, и даже дописали ей интриг, страстей и реплик, и все было бы хорошо, если бы не запредельная усталость. Она похудела, но это было не так уж плохо: страдания ее героини, которой благородный декабрист изменял со своей первой любовью, немолодой, но прекрасной вдовой, подчеркивались этой худобой, ввалившимися глазами, заострившимися скулами. Спала она теперь как очень усталый человек: едва упала в постель – сразу отключалась, и никаких снов, никаких отцов и пушистых страшных зверей.