Московские эбани

— И не одну женщину ещё не обидел! Я считаю так — если она только за столиком со мною сидит, я должен за неё отвечать. — И тут подумав, что они догадаются, что вся его частная жизнь проходит вот так, как сказал, за столиком, пояснил: — Если переспал — отвечаешь за её судьбу! Вот у меня от жены один сын, — вспомнил он, что его последняя неразделенная любовь замужем и уже родила сына и, представив себя на месте её мужа, уже говорил легко: — Так у меня все обеспечены: и жена, и сын, и… побочные дети и матери их…

"Пора давать отставку, — мрачно подумал Вадим, слушая то, что несет Борис, — Совсем адъютант заврался. Я ж всех его баб не прокормлю".

Тем временем женщины возбужденные Борисовыми заявлениями, начали жаловаться на мужские измены. Их монологи, то сплетавшиеся в единое повествование, то держащиеся сразу в трех параллелях длились около часа. Борис совсем запутался. Он не знал, как их успокоить, одна плакала, другая ругалась, третья язвила, он окликнул стюардессу и заказал ещё бутылку водки:

— Вот я с женой живу уже десять лет. — Сказал он и, разлив водку по стаканчикам, что держали женские дрожащие руки, продолжил: — И не разу ей не изменял.

— Ой! Да какой же ты хороший! А меня Катя зовут. — Кокетливо придвинулась к нему рыжая бестия.

Не прошло и десяти минут, как они уже стояли в проходе, в обнимку, и распивали бутылку дорогого французского красного вина.

Вадим слышал её шепоток, обо все тех же пресловутых двух тысячах долларах. То она жаловалась, что обидчивая спьяну. То, что вообще не пьет, а сейчас напилась впервые в жизни. Вадим уже представил себе, как Борис бегает к ней на свидания, снова занимается фотографией, чтобы заработать побольше денег и расширить свою однокомнатную квартиру, свить гнездышко, успокоиться окончательно, больше не довольствоваться подачками Вадима… Вадиму даже стало жаль терять такого исполнительного приятеля, а с другой стороны, он объективно желал ему счастья… Но тут рыжая Катя, которая теперь казалась гораздо моложе своих лет, вдруг икнула и доверительно шепнула Борису на ухо, но так, что слышали все находящиеся поблизости:

— Ой, я опять напилась.

Борис в страхе дернулся и отстранился. Стакан с красным вином она держала достаточно высоко, чтобы смочь окатить его с ног до головы.

— Ты вон какой — хороший. А он у меня… Вот я от его жадности даже заболела.

— Как это? В натуре?

— Ну да. По-настоящему. Даже лечилась.

— Алкоголем что ль?

— Нет. Я пять лет назад в психбольнице лежала. А вот видишь — не помогло. И через пять лет — как напьюсь… — Она икнула.

Полный стакан мерно раскачивался у него перед носом.

Борис бежал. Бежал не оглядываясь. Добежал до кабины капитана. Двое стюардов вовремя преградили ему дорогу, чтобы не полетел впереди самолета, и предложили присесть. Бесплатный стакан воды привел его в чувства. Он выпил воду залпом и задремал.

Вадим трясся беззвучным смехом.

— Я так и не поняла: разобралась я с ним или нет. Ну да ладно. Плюхнулась на место Бориса пьяная рыжая бестия и тут же захрапела.

ГЛАВА 27

— Я ничего не понимаю! — говорила Виктория директору последнего из обзваниваемых ею магазинов, — Но объясните, почему сегодня все увеличивают заказ на сметану в три раза?

— Деточка! — отвечал ей хрипловатый голос разбитной, не прочь выпить в хорошей компании, пожилой, но не сдающейся тетки: — Что ж ты тут не понимаешь?! Бомбит Америка Белград!

— Ну и какое это отношение имеет к сметане?

— А такое — все пьют. Ты что? Не слышала, как наши из гаубицы пальнули по Американскому посольству? Ты представляешь, грядет какое всенародное похмелье?

— А сметана то здесь причем?

— Так со сметанкой-то отойти в самый раз! Небось, не на луне живешь, пора бы знать, деточка. Мы на этой сметанке в девяносто третьем за два дня месячную выручку сделали. Во! Смотри телевизор-то, смотри! Видишь, видишь флаг американский топчут! Прибавь-ка кефиру ящика четыре.

— Как дела? — откровенно сытый Якоб, видимо, прямо из ресторана, где имел привычку обедать со своей Машей, ввалился к Виктории в кабинет.

— Ужасно. Создается такое впечатление, что это начало многолетней мировой войны. Сначала они изнасилуют сербов, чтобы показать всем свою справедливость — мол, не только с мусульманами воюют, но и за мусульман, потом беженцы истощат Европу, потом чеченцы обнаглеют окончательно… Страшно подумать — но если пораскинуть мозгами — для Американцев главное противостояние их миру расчета заключается в нас, а не в Садаме Хусейне, готовом завалить весь мир нефтью. Там все понятно. Мы же вне их логики живем. Им нас не рассчитать, как бы провоцировала Чечня. Обязательно начнет провоцировать их к такому же акту, что и к тому, что сейчас они делают в Сербии. Они его только и ждут.

— Только войны нам ещё не хватало. Надо мне со своей Манькой расписаться поскорее, — задумчиво произнес Якоб.

— Причем здесь война?

— Потеряется ещё вертихвостка. Она же у меня медработник военнообязанная.

Якоб уставился в телевизор. Бравые ребята с телеэкрана объявляли бойкот Пепси-Коле.

— Поколение пепси торжественно отказывается от своей соски, — съязвил Якоб.