Московские эбани

— Пусть, пусть… Мы давно уже и так давно будданутые — Бредил сквозь сон Вадим. И гора проступала сквозь туман и, казалось ему, что, глядя на нее, он теперь все-все знает, так про все-все. Так, что и слов не хватит. Оттого и знает он все, не дробя на слова, и величественное спокойствие проливается в душу. И становится понятно, почему она одна. Да не одна она она давно слилась со своим горизонтом. И пусть тело её блуждает где-то рядом по московским улицам, тело меньше самого человека. Теперь это он точно знает, тем более, если он уже слился с горизонтом, слился со своей горой, словно этот остров. Этот остро она сама, остров в океане времени, в котором все перепутано и приметливость прошлых эпох, и, ещё самозабвенно спящее, — будущее. А как это? Что мне приходит в голову, пытался очнуться Вадим, доходя до крайней точки понимания своего понимания. И сам себе объяснял во сне — это не страшно, ты не сошел с ума. Это же сон.

— Да не приснился ли тебе этот Бенов особняк?! — третий час, колеся от второй Брестской до улицы Неждановой и назад по первой Брестской к кругу, что у Белорусского вокзала, обследуя все особняки, попадавшиеся ей на глаза, ворчала, Виктория. Она даже спрашивала у прохожих, явно местных женщин: "Вы не знаете, где здесь спелеологи поселились? Это такие люди, он ходят в касках с фонарями, как шахтеры, но комбинезоны у них поярче. А ходят они под землей" "Нет, отвечали ей женщины у нас тут улицы под землей не проходят". Спиин во время таких разговоров картинно отваливался на сиденье, закатывал глаза и потирал линзы очко в грубой оправе.

— Ты ведешь себя как полная идиотка! "Спелеологи это такие люди!.." передразнивал он её.

— А как мне ещё себя вести, если у меня в детстве были такие друзья?!

— Не-не-не-не. Я не идиот. Просто я его телефон забыл. Просто дом, может быть, перекрасили, или этаж надстроили…

— Скажи честно — ты у него был хоть когда-нибудь?

— Не я. — Наконец-таки сознался Спиин, — Но те, кто были, рассказывали, что если стоять к центру лицом, то справа…

— Все ясно. — Виктория вздохнула, оглянулась с точкою во взгляде и тут же затормозила. Справа от машины над подъездом висела табличка, сообщающая о том, что за дверью расположено местное жилищное управление.

— Пошли!

— Куда пошли? Куда пошли? — закудахтал Спиин, догоняя.

Все остальное вспоминалось ей словно во сне: она влетела в какую-то комнату, хотела спросить про тех, кто ходит в касках с фонарями и среди бела дня, но отчего-то напористо и внятно заявила о том, что хотелось бы ей обрести в их нежилом фонде помещение пригодное для мастерской художника.

"Так не бывает", — твердили в Союзе Художников — "Они никогда не показывают своих пустующих помещений". Но так было. И только после того, как женщина с внимательными глазами много страдавшего человека сопроводила их к соседнему дому и показала просторный, хотя и требующий ремонта полуподвал, Виктория спросила о спелеологах. Конечно же, техник смотритель не могла не знать, кто и где расположился в нежилых помещениях, она сразу поняла, что речь идет не о клубе спелеологов, а о фирме промышленного альпинизма и указала адрес. И действительно этой фирмой заправлял приятель детства Виктории — по кличке Бен. Снимала его фирма не трехэтажный особняк, а три комнаты в шестиэтажном доме на пятом этаже. Одно было верно — дом находился во дворе слева от Тверской, если стоять лицом к центру. Но Виктория уже не обзывала Спиина идиотом. Его слова: "Вот увидишь, у тебя будет мастерская" — сбылись. Она уже видела свою мастерскую. Оставалось взять справки поэтажного плана и прочего в БТИ, затем пройти конкурс в ГОСКОМИМУЩЕСТВО, но хотя усилий, для того чтобы добиться её требовалось немало, ничто теперь не пугало и не раздражало её.

На следующий же день, зайдя в союз художников, и взяв соответствующий запрос, она отстояла очередь в окошечко БТИ — Бюро Технической Инвентаризации в надежде получить план подвала. Но такового не оказалось. Пришлось оплатить мизерный счет за вызов человека замерщика и ждать, когда он позвонит, чтобы выехать на объект.

Телефон всегда был при Виктории, поэтому она не боялась в свободное от своего молочного бизнеса время бродить по всевозможным выставкам и прочим бомондам. По вечерам во вторник обычно не было запланированных сборищ в галереях, поэтому она посещала знакомых и малознакомых художников, жадно слушая их рассказы о том, как они в свое время преуспели, как снова упали на привычный уровень, как перебиваются от покупателя к покупателю, обрастая по ходу дела долгами. Но в четверг случалось, что между шестью вечера и девятью, надо было поспеть в три, а порой и пять мест. Почему-то именно в это день работали на полную катушку и галерея современного искусства, и тусовка гениев двадцатого века при библиотеке Чехова, где собирались и графики, поэты и прозаики воедино за прослушиванием какого-либо супертекста. И галерея Гельмана, как бы просыпалась от своего недельного замкнутого бреда, обычно, именно в этот день.

Но посещение наиболее активных галерей ничего не дало.