Московские эбани

- По тысяче долларов! Мама, но получи хотя бы страховку, а картины ты же восстановишь!

- А картины... Восстановить их труднее всего, - Виктория подтянула колени и уткнулась в них. Митя растерялся. Он присел к ней на диван, обнял маму за плечи и, помолчав, предложил:

- Но у тебя же есть проспекты, фотографии. Ты по ним сделаешь копии. А деньги надо скорее получить.

- Вот видишь, - просипела Виктория - и тебя волнуют больше всего эти деньги! А моя жизнь, моя-я! - она всхлипнула, - В-все кончилось во мне! Голос её сорвался, и она продолжила почти шепотом: - Я не смогу повториться! Мне копию самой себя сдела-ать трудне-е. Я-а больше... - Она прервалась. Тишина. Сын покачивал мать, как она его в детстве, что-то напевая ей похожее, на её же колыбельную. Виктория чуть успокоилась и заговорила более трезвым голосом: - Да и деньги нам не получить... Пинджо не знает нюансов наших благодетелей - а там была оформлена чистая липа! Страховка оказалась поддельная. Я проверяла. И все координаты, что они ей оставили - все неправда. Нет таких адресов. Она говорит - они ещё в моем доме на острове - жили дней пять... Даже документы у них никто не проверил. Они же - мои тайцы, наивные, как пионеры! Там же думают по другому! Но как думает тот, кто своровал мои картины мне совершенно непонятно! - встала, села за стол и, положив перед собою белый лист, машинально начала выводить какой-то человекообразный иероглиф. - Он лучше бы что-нибудь другое своровал, что ему точно принесет доход. - Продолжила, помолчав, - И в основном пастели! И наши своровали! Наши! Да что они понимают в них?!

- Ну что ж, мам, поздравляю тебя! Выходит, что вор зашел в твою галерею и сошел с ума от твоих картин. Значит, ты действительно сильный художник!

- Спасибо дорогой! Лишь благодаря этому безумцу ты понял, что твоя мама хоть что-то из себя представляет. - Она перевернула лист бумаги и машинально продолжила свои наброски.

- Слушай, а в ИНТЕРПОЛ есть следователи психиатры?

- Но Митя! В Таиланде не действует ИНТЕРПОЛ! Поэтому там и скрываются бандиты, чуть ли не всего мира. А ведут они себя там так тихо, что и не вычислишь! Хотя про психиатров ты не зря вспомнил. Этот тип уже сделал одно ритуальное сожжение моей картины. Палтай говорит, что он словно что-то понимает не по европейски, а по... Это даже уже не буддизм. Это наверняка Палтай навеял на него своим мистицизмом. Он говорит, что в сущности кражи нет. Говорит, что мои работы не идут ко мне, а ведут меня. Я уже ничего не понимаю! Я оторвалась от их философского поля. И не там и не здесь...

- Мама, - Митя, забыв, что давно бросил курить, взял из валяющейся на полу пачки её сигарету и закурил: - Меня пробило! А вдруг этот человек так влюбился в тебя, что...

- Что?! - Снова взвилась Виктория и села: - До какой же степени можно не уважать меня, не считаться со мною!.. И это называется любовью?!

- Успокойся, успокойся мама. - Митя принес ей вина, откупорил бутылку, налил в бокал и поднес к её дрожащим губам, как подносят лекарство. - Ты же у нас настолько такая крутая, что кому-то наверняка захотелось довести тебя до слез. Вот он и добился. Вспомни, кого ты могла так достать?

- И там и здесь... Везде я соблюдала страх. Как бы тебе сказать, страх потерять себя, растворившись в не своем. Нет. Я боялась нарушить свой ли, чужой путь...

- Сквозь кого ты прошла в очередной раз?

- Я не хожу сквозь людей, это они пытаются прорваться сквозь меня и оставить во мне свистящую дыру. Да и то в последние годы я как бы старалась быть вне материи... Понимаешь, словно тело у тебя прозрачно... Но подожди... - она сосредоточилась, глядя на небо за окном, (как остро ей сейчас не хватало горы, её спокойствия, сливающегося с небом.) - Картины-то забрал русский, полный, как Будда! Сейчас... Надо мне взглянут в глаза одному типу. - Она взяла телефон и позвонила своей подруге Вере, ровным голосом попросила её устроить у себя вечеринку и пригласить кого-нибудь из малознакомых мужчин, упомянув, как бы между прочим, Вадима. Потом отключила трубку и вновь уткнулась лицом в подушку.