Московские эбани

— Вы занимаетесь чистым искусством! — говорил ей бледный юноша, похожий на Раскольникова и, если судить по внешнему виду, то можно было подозревать, что весь концептуализм его скорее заключался в мании убить старушку за двадцать копеек, и на попытки усовестить, отвечать согласно анекдоту: "А чего — пять бабушек рубль". — Это был некий Кока Звездобред. Прославившийся в свое время бредовой акцией в Париже.

— …А мы занимаемся смежным искусством. Наша выставка вся должна шевелиться — подергаешь за веревочку — и все пошло, поехало.

— Но мои фигуры не помешают вам на стенах, они тоже полны динамики. Они только усилят вашу композицию — Упорствовала Виктория.

— Помешают. Их нельзя подергать за веревочку. А внимание отвлекут.

— А где-нибудь кто-нибудь выставляет чистое искусство?

— Может, и выставляют, но они меня не интересуют. Меня интересует конкретное движение.

— И меня движение… и меня…

Все пребывало вроде бы в движении, но в движении по кругу — прямой не намечалось.

— Кончилась богема! Кончилась настоящая жизнь в искусстве! — ревел трубным голосом и концептуалист, и нонконформист и ещё нечто несовместимое ни с первым и тем более со вторым — известнейший богемный затейник — Дуда. — А ведь когда я презентовал свой альманах «Мулету» — на один день снял подвал, взял в спонсоры пивной завод, уж не знаю, сколько они на мне фур пива списали, но хорошо погуляли, хорошо. Бомжи в очередь становились, богема валялась! А сейчас что?.. Никакой благотворительности, никто не хочет искусство спонсировать. Зажрались. Одна попса. Одуреть можно. А что им стоит просто так нести мне деньги, только "за то, что ты Дуда есть"?

Он, встретив Викторию на Гоголевском бульваре, сразу пригласил следовать за собою в сторону Зачатьевского монастыря.

— Дуда! Какого черта ты меня туда тащишь? — Виктория одновременно и спешила за ним и сопротивлялась.

— А чего тащишь?! Никто никого не «тащишь». Свобода теперь полная. А истинная богема погибает. Никто никому цену не знает, а тут рядом бомжи вроде живут.

— В монастыре что ли? Я думала, что он женский.

— Да какой в монастыре, в вагончике строительном. Последние остатки нашей истиной Московской богемы! К ним бизнесмены на «Мерсах» приезжают. Это народец из наших — старых, толк в нашем деле понимающих. Вот девять дней как похоронили одного — известный художник был — Михайлов-Шуйский. Местный Диоген. Жил, казалось бы — никогда не умрет. Что от одного стакана, что от двух бутылок водки — всегда один и тот же. А тут шефство кто-то над ними взял — каждый день по утру бутылку водки поставлял. Вот кто бы мне!.. Да что там говорить… Новые русские вообще какие-то идиоты. Вкуса не имеют. Попса! И никакой индивидуальности во взгляде!

— Так и угробили старика поставками водки? — пыталась соединить воедино отрывочные тексты Дуды Виктория.

— Да не-е. Он в подвале соседнего дома коллекцию старых газет держал.

— Не картин своих, а газет?..

— Да картины он уж давно пропил. А были ли они у него? Я лично его картин не видел. Говорят, на Малой Грузинской выставлялся… Знаю я, что последнее время с газетами таскался. Собирал старые газеты, сортировал и прятал. Газеты его и погубили.

— То есть как?

— Ничего человеку удерживать не надо. Жизнь должна быть — как река! Все течет, как вода между пальцев — все изменяется. И все, что вытекает удерживать нечего. Пустой труд! А в доме том пожар случился. — Без особого интонационного перехода продолжал Дуда, на ходу, — В подвале, которого он газеты хранил. Он побежал газеты свои спасать, дымом надышался, ночь переночевал и помер. Я вот что говорю — раньше платья чуть ли не из поколения в поколение передавали, а сейчас — купил, поносил и выбросил. Стирать не надо.

— Не надо? — лукаво взглянула на Дуду, вовсе не обладавшего миллионами, для того чтобы выкидывать каждый день рубашку, но всегда уверенного в том, что его сегодняшняя правда — конечная.

— Хорошо бы было, чтобы не надо. Но пока что приходится. Ничего не стоит беречь! Все равно не убережешь. А лишь зря жизнь да нервы потеряешь. Нет вещи такой, что превыше человека. Потому как она только вещь. Это уже революция доказала. А у нас постоянное состояние революции. Нечего беречь. Я это тебе точно говорю — тогда жить дольше будешь. Вещи смертны, а человек — бог! Бог — если он за вещи не цепляется. Сдались ему старые газеты?! Все равно, что вчерашний день от себя не отпускать.