Московские этюды

Оружие имело незначительный размер, как раз по ладошке Остапчика. Зато в складешке притаились: и шильце, и штопор, и два зеркальных лезвия. Одно настоящее, как у ножика, другое - странно кривое вовнутрь. Хоть и неказистое по величине, но оружие все равно впечатляло.

Папин подарок подействовал странным усмиряющим образом на вредную и неустрашимую деятельницу школьного санпросвета.

Верка отступила на мирный шаг, сжала свой ехидный тонкий рот в принципиальную гармошку и промолвила лишь одно загадочное слово: "Ага".

И Остапчик без дальнейших унизительных помех был пропущен в класс. Хладнокровие вместе со складешком на этот раз сослужили Остапчику добрую службу. Уже сидя на своем месте и отпихиваясь от приставалы Веньки, который канючил: чего это Остапчик показывал Верке? Пусть ему-у покажет... И что ему жалко, что ли?

Остапчику было не жалко вовсе.

Остапчика вдруг осенило: вызови его сейчас Фаина Семеновна к страшной черной доске, он со всей храбростью, которую он в себе ощутил и, которая как будто все прибывала и прибывала, так ответит ей домашнее трудное задание, что... что Фаина Семеновна ахнет в душе и сделает на лице благодушную снисходительную улыбку и медленно торжественно скажет:

- Милый мой, так ты же образованный мужчина... Милый мой, где же тебя раньше черти носили, а? Скажите на милость...

И, разумеется, Остапчик не скажет своей родной учительнице про свою тайну, про свой складешок-талисман. Все равно она не поверит в его волшебную папину силу. Пускай лучше она верит в своих чертей...

Как храбрый Остапчик задумал, так все в точности и свершилось.

И кислая застылая улыбка, и толстый медленный голос родной учительницы интересуется знакомыми чертями, и настоящая заслуженная оценка в самом дневнике.

Выводилась долгожданная оценка следующим престранным образом. Сперва ужасная ручка учительская экономно расположила в соответствующей клетке палку с полумесяцем, но, отчего-то стушевавшись, тут же установила прямо на скупом овале жердину, утолщила соседнюю и соединила их решительной прямой. Хватит, мол, и такой Остапчику...

Придирчивый чей-нибудь чужой взгляд вполне мог в этом исправленном рисунке заподозрить и такой нюанс: понятненько! Ос-тапчику вначале лепили трояк, но, пожалевши дурака, обстругали на четыре...

Но дома у Остапчика чужие и завистливые не поселялись, - дома жили и ждали мама и папашка, которые сразу все разглядели по справедливости.

Так вот, с дружбой и справедливостью и жила в славном тридесятом государстве самая обыкновенная русская семья.

Но где-то еще далеко от доброго этого дома уже шла злая война, там уже гибли чьи-то Остапчики...

В ту совсем неславную пору рушилось, растаскивалось древнее тридесятое государство.

И хорошо, что у мальчишки Остапчика, названного в честь погибшего дедушки: пал смертью храбрых с фашистскими ордами, - объявился тогда такой нужный талисман-оберег - папин складень.

СКАЗКА О РУССКОЙ ПРОСВЕЩЕННОЙ СЕМЬЕ

Жила и скучала на свете одна русская девка. Носила девка обыкновенное имя - Галя.

И скучала русская Галька, надо отдать ей должное, чрезвычайно скучно, без вкусности в глазах. Прямо от самого сердца было жалко за пропадающую за просто так девку.

Семья у девки жила интеллигентной столичной просвещенной жизнью: мать работала партийным писарем-корреспондентом, отец - целеустремленно из пятилетки в пятилетку вбивал в тупые студенческие лбы основы великой науки: диамат и научный ленинизм.

В один из скучных дней развитого сказочного общества пропадающая Галка близко сошлась характером с другой девкой, Жульеной, донельзя развитой и опытной.

Жулька-подружка воспитывалась тоже в культурной семейной обстановке: мать прямо с самого утрешнего гимна начинала клясть жизнь, свои нескончаемые хворобы ее, Жульку, которую она уже с первого класса определила в блудницы и называла по-иностранному - проститутка, а ежели муж, свободный художник, невзначай попадался на глаза, запускала в него различные бьющиеся и носильные предметы обихода.

Папа Жулькин, как и полагается, непризнанным гениям художникам, пил без продыху, и неизвестно на какие шиши-сбережения, потому как все ширпотребное перетаскал из дому на свободную распродажу на удалой Тишинский толчок.

Подружка Жулька сразу разобъяснила, до самой последней запятой, что Галинка, живя своей интеллигентной жизнью, обыкновенным манером скоро удавится в петле, если тут же не переменит своих научных взглядов на настоящую жизнь, что начинается только сейчас с добровольной помощью богатенькой Америки...

- Галинка, раскрой зенки! На нашу улицу пришел праздник! Наступила лафа, самый балдежный кайф, блеск и труляля. Упустишь момент - будешь самой распоследней дурочкой! Взять от жизни все! Любым способом. Любым приемчиком. И чем подлее приемчик, тем хуже для них, этих...

И девка Галка прекрасным образом догадывалась, кого бесстрашная, с замасленными глазками, Жулька подразумевает под "ними, этими"...