Московские градоначальники XIX века

Большое внимание Ростопчин уделил пропагандистскому обеспечению своей деятельности, приказав по случаю своего назначения отслужить молебны перед всеми чудотворными иконами Москвы. Также он объявил москвичам, что отныне устанавливает приемные часы для общения с населением — по одному часу в день, с 11 до 12 часов. А те, кто имеет сообщить нечто важное, могут и вовсе являться к нему и днем и ночью. Это произвело на горожан благоприятное впечатление.

Но главное — это начать работать шумно и бурно, дав понять, что в городе что-то меняется. Кардинально новый губернатор в короткий срок ничего не мог изменить — на это требовались годы. Поэтому Ростопчин начал с мелочей. Например, отвечая на жалобы «старых сплетниц и ханжей», приказал убрать изображения гробов, служившие вывесками магазинов ритуальных услуг. Также Ростопчин велел снять объявления, наклеенные в неположенных местах — на стенах церквей, запретил выпускать ночью собак на улицу, детям пускать бумажных змеев, а также возить мясо в открытых телегах. Губернатор повелел посадить под арест офицера, приставленного к раздаче пищи в военном госпитале, за то, что не нашел его в кухне во время завтрака. Заступился за одного крестьянина, которому вместо 30 фунтов соли отвесили только 25; посадил в тюрьму чиновника, заведовавшего постройкой моста на судах, снял с должности квартального надзирателя, обложившего мясников данью, и т. п. А еще… Ростопчин организовал под Москвой строительство аэростата, с которого предполагалось сбрасывать бомбы на головы французов… Наконец, он упек в ссылку того самого врача, что пользовал Гудовича. Звали эскулапа Сальватор, его выслали в Пермь, хотя у него уже лежал в кармане паспорт для выезда за границу. Виноват ли он был или нет — не так важно. Известие о раскрытии вражеской деятельности врача бывшего генерал-губернатора было инструментом в насаждении Ростопчиным шпиономании в Москве. Кульминацией шпиономании стала жестокая расправа над сыном купца Верещагина 2 сентября 1812 года, но об этом — дальше.

Губернатор взял за обычай по утрам мчаться в самые отдаленные кварталы Москвы, чтобы оставить там следы «справедливости или строгости». Любил он инкогнито ходить по московским улицам в гражданском платье, чтобы затем, загнав не одну пару лошадей, к восьми часам утра быть в своем рабочем кабинете и слушать доклады чиновников. Эти методы работы он позаимствовал у покойного императора Павла. Возможно, что еще одно павловское изобретение — ящик для жалоб, установленный у Зимнего дворца, Ростопчин также применил бы в Москве, но война помешала.

Как похвалялся губернатор Ростопчин, два дня понадобилось ему, чтобы «пустить пыль в глаза» и убедить большинство московских обывателей в том, что он неутомим и что от его глаз ничто не скроется.

А тем временем Великая армия Наполеона, перешедшая Неман 12 июня 1812 года, продвигалась к Москве. И одного лишь сбора средств московским дворянством и купечеством в помощь армии было уже недостаточно. Ростопчин решает, что наиболее важным делом теперь является распространение среди населения уверенности в том, что положение на фронте хотя и опасно, но француз к Москве не подойдет: «Я чувствовал потребность действовать на умы народа, возбуждать в нем негодование и подготовлять его ко всем жертвам для спасения отечества. С этой-то поры я начал обнародовать афиши, чтобы держать город в курсе событий и военных действий. Я прекратил выпуск ежедневно появлявшихся рассказов и картинок, где французов изображали какими-то карликами, оборванными, дурно вооруженными и позволяющими женщинам и детям убивать себя». Ну что же, адекватная оценка противника — факт отрадный, если он сопровождается и другими мерами, способствующими отражению великой опасности от Москвы.