Московские истории

«Ничего, – шептал я про себя, впившись взглядом в стрелку. – Ничего. Я сумею. Я выдержу. Иначе…»

Что «иначе», я додумать не успел – на столе у референта зазвонил телефон. Обычный такой старинный пластмассовый телефон цвета слоновой кости с трубкой на витом шнуре.

– Да, – негромко сказал референт и вскинул голову.

Когда он нашел взглядом меня, я уже все понял и поднялся.

– Проходите, Виктор Алексеевич ждет вас. Он попросил узнать, что вы предпочитаете – чай, кофе, сок, виски, коньяк, минеральную воду?

– М-минеральную в-воду, – от волнения я начал заикаться, – п-пожалуйста.

– Хорошо. – Референт открыл мне дверь, и я вошел в кабинет, не менее, а может быть, и более просторный, чем приемная.

Филимонов поднялся из-за стола, вышел и двинулся мне навстречу с благожелательной улыбкой.

– Господин Хаген, очень рад вас видеть!

– Д-добрый день, В-виктор Алексеевич. – Я ответил на его рукопожатие, гадая, насколько натуральна его радость.

– Что за история привела вас ко мне? Присаживайтесь, я весь внимание.

Медленно вдохнув – это помогает расслабиться, – я приступил к изложению своей «истории», стараясь опускать незначительные подробности и при этом не утаивая ничего более-менее значимого. Это была стратегия, которую я разработал, сидя в приемной. Люди, облеченные властью, подобной той, что есть у Филимонова, не любят, когда их держат за дураков. Впрочем, этого не переносят и все остальные.

Пока я говорил, девушка в белой блузке и юбке-карандаше, цокая точеными каблучками, принесла на серебряном подносе стакан чая в подстаканнике для Виктора Алексеевича и бутылочку перье для меня.

Когда я закончил говорить и потянулся за минералкой, Филимонов помешал чай и задумчиво сказал:

– Заказ.

Этой фразой он заставил мое сердце биться вдвое быстрее, а оно и без того молотило, как сумасшедший рокер-барабанщик.

– Что вы сказали? – на всякий случай переспросил я в надежде услышать что-то иное.

– Вас заказали, господин Хаген. – Филимонов убил мою надежду, не дав ей толком родиться. – Вы наступили на хвост лисе, вот она и укусила. В любом случае вы совершенно правильно сделали, что пришли ко мне.

– Вы сможете посодействовать?

И тут у меня в кармане заиграла песня невольниц из оперы Бородина «Князь Игорь».

Улетай на крыльях ветра
Ты в край родной,
Родная песня наша,
Туда, где мы тебя свободно пели,
Где было так привольно нам с тобою.

– Простите, – пробормотал я, вытаскивая смартфон.

Звони сейчас кто угодно другой, я бы сбросил, но это была Арита. Я провел пальцем по экрану и сказал:

– Да, милая!

– Ни, я рожаю!!! – завопила Арита таким пронзительным голосом, что Филимонов в своем кресле за столом от неожиданности подпрыгнул и поперхнулся чаем. – Я рожаю!! У меня воды отошли, а ты шляешься неизвестно где!

– Скорую… ты вызвала скорую помощь? – пролепетал я, облившись перье.

– Какую, на хрен, скорую, все Садовое стоит в пробках! А-а-а!!! – Арита заорала, и я вскочил, едва не перевернув тяжелое дубовое кресло. – Быстрее, он брыкается! И лезет!

– Что, в срок? – неожиданно и очень по-деловому спросил все понявший Филимонов и тоже поднялся.

– Да, да, тридцать шестая неделя… – Я рванулся к двери, остановился на полдороге, повернулся к хозяину кабинета: – Извините…

– Да какие тут могут быть извинения. Подождите секунду… – махнул рукой Филимонов и снял телефонную трубку. – Машину! Поедет господин Нильс Хаген. Да, в полное распоряжение. Отвезете, куда скажет. Быстро! – и поднял на меня глаза. – Езжайте, Нильс. Удачи вам! Не забудьте сообщить, чем все закончилось. По вашему делу… не волнуйтесь. Я все улажу. Претензий к вам больше не будет. Вас никто не побеспокоит. А от «лис» держитесь впредь подальше. Все будет хорошо!

* * *

У русского поэта и певца Владимира Высоцкого, умершего тридцать с лишним лет назад, но до сих пор являющегося культовым, есть такие строчки: «Мы успели. В гости к Богу не бывает опозданий». Мы с Аритой тоже успели. Лимузин Филимонова с мигалкой и сиреной-крякалкой прошел через пробки, как раскаленный нож через масло.

Когда я на руках вынес орущую от боли Ариту и посадил на заднее сиденье, водитель по имени Саша, бросив один-единственный взгляд на нее, сразу «включился» и приказал:

– Дышать! На раз-два вдох, на три-четыре выдох! В роддоме будем через двенадцать минут!

Я сел рядом с Аритой, взял ее мокрую от пота руку, захлопнул дверцу – и мы начали дышать, а Саша, включив свою «светомузыку», рванул с места так, что я даже не успел отследить, по каким улицам и переулкам мы неслись.

Подкатив к подъезду роддома, он выпрыгнул из-за руля, и взмахнув перед оторопевшей медсестрой в приемном покое каким-то удостоверением, распорядился тоном, не терпящим возражений:

– В родовую! Быстро!

Набежали разные люди в белых и зеленых халатах, мелькнуло лицо нашего врача Леонида Наумовича, ставшее вдруг очень озабоченным и серьезным, Ариту положили на каталку, и мы пошли по коридору. Спохватившись, я повернулся к оставшемуся в приемном покое Саше.