Вернемся к нашей Поварской. Думаю, что я не ошибусь, если скажу, что среди всех центральных московских улиц наша Поварская отличалась каким-то особым благородством. Не потому что была озеленена. Сколько сплошь озелененных улиц было в Москве. Взять хотя бы улицу Заморенова, что у Красной Пресни. Вся утопает в зелени. Но она по сравнению с Поварской выглядит очень провинциальной, бедной. Застройка не та. Обитатели, видно, не те были. Поварская была очень красиво обстроена разными особняками самых разных времен. И достаточно богатыми. Естественно, эти особняки теперь занимали не простые обыкновенные жители, а особые. В основном, здесь были иностранные посольства, консульства, резиденции послов.
Хороши были на улице церкви, каким-то особым образом формирующие характер улицы, определенно организующие ее трассировку. Но, разумеется, застройку улицы определяли, кроме церквей, конечно же, дома. Вернемся к началу Поварской. Вся улица, как посмотришь вдоль нее, утопает в зелени. По обеим сторонам ее высятся крупные деревья, создавая на тротуарах затененные проходы. И улица становится какой-то тихой, приветливой. Трамваи по ней не ходят, транспорта вообще тут мало. Пустили как-то автобус № 4, но он ходил довольно редко. Спокойной была наша Поварская, спокойней всех других вокруг, на которых гремели и звенели трамваи, рыкали клаксонами автомобили.
Я любил эту улицу. Возвращался из школы домой только по ней. Сначала от школы по переулочкам выходил на нее, а потом по ней. И невольно любовался домами, очень отличающимися друг от друга, но такими славными, такими слитыми друг с другом, что кажется, иначе и выдумать ничего уже нельзя. Не к чему выдумывать.
Но, оказывается, как раз «выдумать-то» и можно было. Тут я жестоко ошибался. Потом насмотрелся, как «выдумывали» всякое на нашей Поварской, своими выдумками разрушая ее характер, ее единство. Далеко за примерами ходить не нужно было. Вот хотя бы самый первый для меня: на месте прежнего трехэтажного построили в 1950 году новый угловой дом — шестиэтажный, также выходящий на площадь, как и прежний. Может быть, он был добротно сделан, не знаю. Но что характер площади очень исказил, это я четко понимаю. Тогда еще не было высотного здания, он один портил всю музыку. Архитектор просто не думал об ансамбле площади, строя дом на углу ее. Он думал, очевидно, только о самом доме, независимо ни от чего. Так делали и делают многие, даже довольно известные архитекторы. На примере хотя бы таких улиц, как Поварская и Никитские, можно четко это проследить.
Сама Поварская долгое время стояла нетронутой, такой, какой я ее увидел впервые, в первые годы моей жизни. А потом появились такие дома, как здание Верховного суда СССР на углу Большого Ржевского, как безликая высоченная призма Училища им. Гнесиных. Они были из другой оперы и совершенно не вписывались в уютную мелкомасштабную Поварскую. Но о них подробнее расскажем ниже, когда подойдем ближе.
На правой стороне в ряду довольно рядовых невысоких домов на углу Трубниковского переулка стоял довольно обыкновенный дом, около дверей которого висела вывеска. Золотом по черному было написано: «Общество политкаторжан и старых большевиков». Вот как раз для этого общества и стали строить в начале 30-х годов специальный роскошный клуб. Огромный клуб-дворец.
Строили по проекту знаменитых архитекторов братьев Весниных, о которых много писали в то время в газетах. Они даже назывались особенно: «конструктивисты». Было в то время такое направление в архитектуре. Как раз те самые дома с ленточными окнами, как в доме Гинзбурга, или на ножках, как на Мясницкой, строили конструктивисты, возглавляемые братьями Весниными, лидерами направления.
Строительство растянулось до 1934 года, но по своему прямому назначению клуб так и не начал работать. Сначала, как писали тогда в газетах, «по просьбе общества его упразднили». Позднее начали упразднять и самих старых большевиков и политкаторжан. Если не уничтожать физически, то превращать их в современных политкаторжан. Так их клуб в 1934 году стал «Первым кинотеатром». На нашем доме на площади укрепили огромную вывеску кинотеатра. На улицу здание выходило огромным кубом, стоящим на тонких ножках. Конечно, внутри этот куб был пустым. Вернее, в нем были какие-то помещения, но это же было совсем неизвестно тем, кто смотрел на тяжеленный с виду куб и на эти тонюсенькие ножки-спички. Какая-то ненадежность проглядывала во всем этом. Возможно, это не только мне казалось, так как спустя какое-то время ножки утолстили, чтобы хоть внешне они казались потолще, покрепче.