Читаем Московские картинки 1920-х - 1930-х г.г полностью

Особенно все это бросалось в глаза во время весенних наводнений, которые до сооружения канала Волга-Москва бывали ежегодно. Еще задолго до начала паводков, до таяния льда на реках, начиналась вроде бы незаметная работа по подготовке к встрече этого бедствия для целых районов города. В кварталах, расположенных вдоль низких берегов реки, вроде Замоскворечья, старательно заколачивались досками не только окна полуподвалов или приямки в подвалы, но и окна первых этажей. Ведь вода могла достигнуть и этого уровня. Заколоченные окна во многих местах засыпались песком. Доски густо промазывались дегтем или битумом. Кое-где делались дамбы. Загораживались дворы со стороны реки. Но полностью берег не становился неприступным для подымающейся воды. Тем более, что улицы и переулки, выходящие на берега реки, не всегда и не везде перегораживались. Можно было всего ожидать. Опасна была не только вода, но и льдины, спускающиеся вниз по реке. Они били по заборам, по домам. Они корежили деревья и кусты. Не случайно на устоях и опорах мостов делались специальные ледорезы, выступающие навстречу льдинам.

Половодье приносило много непредвиденных несчастий и домам и людям, размывало дороги, портило мощение, уносило с собой все, что незакрепленным лежало в затапливаемых дворах. А об участи людей, остающихся в обреченных домах, и говорить не приходится. Как организовать жизнь? Как покупать продукты, если кончились припасы? Как уберечь семью, особенно детей, от ежесекундно грозящей опасности? И сколько времени будет продолжаться это горе? И кто поможет, если срочно нужна будет помощь? Вопросы, вопросы, вопросы. А где ответы?



Мне довелось смотреть на некоторые наводнения. Одни были послабее, другие тяжелее и опаснее. Особенно запомнилось наводнение 1927 года. Я еще был пацаном. Учился в первом классе, и мне строго-настрого запрещалось куда-нибудь далеко от дома уходить. Но разве удержишься от соблазна, когда почти рядом такое грандиозное событие, о котором все вокруг говорят. Я уж не помню, как и с кем я удрал к реке, но хорошо помню все, что увидел тогда. Мы добрались до Храма Христа и вышли на набережную. Ее не заливало. Берега тут были высокие. Но напротив самого берега видно не было. Он скрывался где-то за домами. Вода видна была и между домами и в переулках. Было видно несколько лодок с людьми около самых домов. Что они могли делать, не знаю. Может быть, кого-то вывозили из полузатопленных домов. Может быть, доставляли что-нибудь остававшимся там людям. Издали не поймешь. На крышах некоторых невысоких домиков тоже были видны люди. Они кучками неподвижно сидели на самом верху кровли. Что они там делали? Ждали, чтобы их вывезли или просто пережидали бедствие, но находиться внутри дома боялись.

А по реке неслись льдины. И большие и малые. Шли они довольно тесно, прижимаясь друг к другу, но время от времени одни уходили вперед, другие чуть отставали, и тогда проглядывала вода между ними. Некоторые большие льдины прямо на глазах трескались, иные налезали друг на друга, иные начинали кружиться, расталкивая соседние.



На некоторых лежал какой-то мусор, доски, иногда ящики. А потом все обратили внимание на приближающийся на огромной льдине целый дом. Небольшой дом, но все-таки. С окнами, с раскрытой дверью, с тесовой крышей. Никого рядом с ним не было. Видимо, успели спастись. Этот дом приплыл, конечно, из какой-нибудь деревеньки с верховьев реки. Как его унесло? Как он очутился на отколовшейся льдине? Не был же он построен на ней. А может быть, его смыло половодьем, а потом большая льдина как-то оказалась под ним, приняла его на себя и понесла дальше и дальше от родных мест. Куда ее донесет? Куда из Москвы реки? В Оку, в Волгу? Люди рядом громко обсуждали ее возможный путь:

— А куда ей деться, как не в Оку. Как до Коломны дойдет, так и понесет ее дальше по Оке, по Волге, аж до самого Каспия.

— Это ты уж загнул, приятель, Да не дойдет она до твоего Каспия. Да и до Волги вряд ли. Вот до Оки может быть. Да и то, не расколется ли на части, не подтает ли? Если расколется, то быть этому дому на дне речном. Вот оно как будет-то…

— Ну да, растает. Смотри, как холодать стало. Лед-то крепкий, а ночью еще окрепнет. Нет, не успеет она подтаять.

— Ой, люди добрые, смотрите, смотрите, так там что же это плывет. Вон там из-за поворота? Вроде корова, а может, лошадь?!

— Какая лошадь. Не видишь что ли, что корова. Ее сразу распознать можно. Корова, она и есть корова.

— Бедная, как же она теперь? Как ее вызволить?

— Вот и вызволяй, если сможешь. Спаситель нашелся. Видали таких.

— Да что вы, люди спорите. Жалко ведь скотину…

— Жалко, жалко… Жалостью не поможешь… Считай, погибла скотина….



А корова быстро приближалась к нам. Ее уже можно было хорошо разглядеть. Черная. Шею вытянула, но не мычит. Устала, видно, мычать. Сколько вот так она на льдине стоит. И не расколется ли льдина? Хорошо бы прибило ее к берегу на каком-нибудь повороте. Но разве угадаешь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное