Московские коллекционеры

Уговорить Сергея Ивановича хотя бы сделать вид, что он снова покупает, не удалось ни одному из парижских маршанов. А ведь как неплохо все могли на этом заработать! Если бы вдруг я опять стал собирать, говорил Сергей Иванович П. А. Бурышкину, то, наверное, начал бы с Дюфи (оптимистичная живопись Дюфи наверняка напомнила ему Матисса)[75]. Щукин и вправду купил несколько полотен Рауля Дюфи: «Волны», «Таормина» и «Открытое окно на море». «Нюх» у Сергея Ивановича не пропал. «Окно» наследники продали в 1955 году за полтора миллиона старых франков, или за 15 тысяч новыми[76]. Вполне приличная сумма, учитывая, что за двухсотметровую квартиру на рю Вильем дочь Ирина Сергеевна получила тогда 8 миллионов (80 тысяч новых франков, что в переводе на нынешние деньги составляет порядка двух миллионов евро). Набросок портрета золовки Щукина Веры Афанасьевны, который Пабло Пикассо сделал летом 1919 года в Ницце, продали сразу после войны. Остались два натюрморта и пять портретов, купленных в начале 1920-х годов у Ле Фоконье. «Столовую в доме на рю Вильем украшала мрачноватая живопись Анри Ле Фоконье, чем-то напоминавшая иконостас Гогена, унесенный ветром много лет назад. Яркие голубые и розовые Дюфи висели над бабушкиным пианино в большой гостиной, обставленной мебелью в стиле Людовика XV, точно такой, какая стояла и в московской гостиной», — рассказывал мне внук Щукина Андре-Марк. Картины Ле Фоконье его мама Ирина Сергеевна увезла с собой в Грасс, где она жила со вторым мужем графом Борисом Павловичем Келлером[77] вплоть до своей смерти. Андре-Марк Деллок Фурко, французский внук русского купца С. И. Щукина, в 2002 году подарит Пушкинскому музею доставшиеся ему картины Ле Фоконье: два натюрморта и два портрета, а также рисунок и гуашь Дюфи, тоже принадлежавшие его деду.

Сергей Иванович Щукин скончался 10 января 1936 года. Январь действительно оказался роковым месяцем для всех Щукиных. «Умер он без мучений — потерял сознание и через сутки скончался. Похоронили его в одной могиле с Иваном Ивановичем. Приезжали Катя с мужем, был Ваня, который все и устраивал. Все, что у него было, разделили на четыре части: Надежда Афанасьевна, Ирина, Катя и Ваня». Вот, в сущности и все подробности, которые сумел сообщить племянник Сергея Ивановича Коля Мясново. Письмо с оказией пришло в Москву, где остались его сестра и мать. Надежда Ивановна, любимая сестра Сергея Ивановича, хранила это письмо в тайном ящичке секретера до конца своих дней.

«Скончался Сергей Иванович Щукин. Достиг он весьма преклонных лет (Сергей Иванович умер на 82-м году жизни. — Н. С.), однако до последнего времени, несмотря на болезнь и условия эмигрантского существования, сохранял свою поразительную живость, свой „азарт“, весь свой в буквальном смысле слова юношеский пыл, свой неослабленный интерес ко всем явлениям жизни. И так, как прежде, он продолжал гореть к искусству, так же стараясь понять и принять все, что творилось нового… — написал в январе 1936 года в выходившей в Париже ежедневной русской газете „Последние новости“ Александр Бенуа. — …Помню, как он поразил меня именно этой своей яркостью и пылкостью, когда тридцать лет назад я в первый раз попал в его дом… Только в Москве можно было встретить такие чудеса, такую тихую деревенскую усадьбу в самом центре огромного и шумного города. Но ощущение чего-то чудесного усиливалось, как только вы переступали порог этого дома — и сразу оказывались как бы в Париже, в самом современном, самом „левом“ Париже. Лестница была украшена большими, крайне цветистыми панно Матисса, в зале, где обыкновенно в богатых домах красовались лунные ночи Айвазовского и гречанки Семирадского, встречали вас картины Моне, Ренуара и Дега, в гостиной вместо тропининских портретов висели Сезанны, в столовой рядом с большим гобеленом, тканным по картону Берн-Джонса („грех молодости“ Сергея Ивановича), стены заполняли Гогены, а соседняя комната была сверху донизу покрыта полотнами Пикассо.