Московские коллекционеры

Первый и Второй музеи новой западной живописи тем временем переименовали в Государственный музей нового западного искусства. Вплоть до начала 1928 года ГМНЗИ по-прежнему состоял из двух филиалов, Щукинского и Морозовского, располагавшихся каждый в своем историческом особняке. Но злополучной Комиссии по разгрузке Москвы в марте 1928-го удалось наконец выбить Щукинский филиал из дома в Большом Знаменском, 8, и картины спешно перевезли в бывший особняк И. А. Морозова на Пречистенку. До старика Сергея Ивановича Щукина конечно же доходили сведения обо всем, что происходило с его коллекцией. «Он хоть и понимал все, что было "иронического" в той неожиданной судьбе, которая настигла его сокровища, однако никакой злобы к своим самозваным наследникам не питал, и единственно, что его беспокоило, это как бы большевики вслед за Эрмитажем не "разбазарили" и всего собранного им», — вспоминал Александр Бенуа [71]. Кстати, печально знаменитые сталинские распродажи, которые имеет в виду А. Н. Бенуа, бывший до отъезда из Советской России хранителем картинной галереи Государственного Эрмитажа, Музея нового западного искусства почти не коснулись. Из коллекции ГМНЗИ в 1933 году исчезли всего четыре картины, притом щукинская часть не пострадала вовсе. Цены на живопись конца XIX — начала XX века были невысоки, клиентов на нее — единицы, поэтому в основном распродавали дворцы-музеи Петербурга-Ленинграда и сам Эрмитаж. ГМНЗИ зато обязывали меняться с Эрмитажем. Ленинградцы отдавали Музею изящных искусств старых мастеров, а москвичи, в качестве ответного жеста, — картины из щукинской и морозовской коллекций. Создание подобающего столице Музея старого западного искусства считалось более актуальным, нежели сохранение в неприкосновенности коллекций нового западного искусства.

В 1923 году Сергей Иванович, который, как выразился А. Н. Бенуа, «злобы к своим самозваным наследникам не питал», решил изменить свое завещание двадцатилетней давности, которым он отказывал коллекцию Москве, а в 1926-м переписал его. Последнюю свою волю он выразил четко и ясно: все движимое и недвижимое имущество, включая картины, после его смерти переходило к жене и детям. Однако львиная доля имущества осталась в России, где декретом советской власти право наследования было отменено, а завещание было составлено и заверено во Франции, чья конституция не признавала конфискации без компенсации. Эта юридическая коллизия не разрешена до сих пор: наследники Щукина требуют от Российской Федерации признать их законными владельцами национализированной коллекции, а власти РФ утверждают, что правопреемники они и никаких реституций быть не может.

Написание нового завещания совпало с покупкой квартиры в Париже. В 16-м районе, бывшем тогда далеко не таким престижным, как теперь, на рю Вильем, рядом церковью Атей, Сергей Иванович купил огромную квартиру. В 20-х годах бывшую деревню Атей сплошь населяли русские эмигранты, тут были русские церкви, лавки с бородатыми приказчиками, книжные магазины и школы; жители читали русские газеты, покупали русские книги и говорили друг с другом по-русски. В квартире на рю Вильем, 12, жила куча народу: Надежда Афанасьевна, две ее сестры, Адриан и Наташа Конюсы [72], Ирина с гувернанткой, а еще племянник-нахлебник Коля Мясново, приходящая русская прислуга и пр. И всех Сергей Иванович поил и кормил (а по праздникам устраивал буфет для русской колонии), и рассказы бывавших в Париже советских деятелей культуры о нищете Щукиных, и о том, что бедной его жене приходится давать уроки музыки, сплошное вранье. Щукины никогда не нуждались — денег, лежавших в Svenska Handel Bank, Надежде Афанасьевне хватило, чтобы прожить всю войну в гостинице (из Парижа им пришлось бежать), а после ее окончания по-прежнему проводить лето с внуком в Биаррице. Не зря все-таки Сергея Ивановича называли «министр коммерции». Он и во Франции мог бы спокойно покупать картины, если бы захотел, не Матисса и Пикассо, конечно, а кого-нибудь из молодых. Но с этим занятием было покончено раз и навсегда еще в России [73]. Картины больше не овладевали им словно «гипноз или магия» — он растил дочь, и это юное создание заменило ему все прошлые увлечения. Утром он покупал газеты и шел в балетную студию Матильды Кшесинской любоваться на танцующую Ирину. Сергей Иванович Щукин пережил «кончину» своей коллекции так же, как пережил он своих сыновей, жену, братьев. Именно картины дали ему эти силы.