Московские легенды. По заветной дороге российской истории

П. В. Сытин, крупнейший москвовед первой половины XX века, в своей брошюре «Сухарева башня», написанной и изданной в 1926 году, повторил общепризнанную версию. В более же позднем своем труде «История планировки и застройки Москвы» (1950 г.), книге специальной и малотиражной, а потому практически неизвестной широкому читателю, он придерживается иного мнения, к которому пришел после более внимательного изучения памятной доски и исторических документов. «Несомненно, эти доски и надписи на них, — пишет Сытин, — должны были сохранить для потомков время и место строения каменных палат, с воротами и башнею, а также имена лиц, начальствовавших тогда над 2-м Стрелецким полком, здесь расположенным и несшим на башне сторожевую службу. Полк, по имени полковника, назывался также Сухаревым полком, а местность его стоянки — Сухареве. Естественно, что и Сретенские ворота Земляного города, построенные Петром в виде каменной башни, стали называть Сухаревой башней. Но И. М. Снегирев и другие дореволюционные историки создали легенду, что Петр построил башню в честь Л. П. Сухарева, на память об его с полком услуге во время борьбы Петра с Софьей в 1689 году. Эта легенда ни на чем не основана, так как, во-первых, из приведенной выше надписи на воротах башни отнюдь нельзя вывести, что башня построена в честь Сухарева или в память об его подвиге; во-вторых, в изданном Петром I указе о наградах за Троицкий поход Л. П. Сухарев получил весьма скромную награду, сравнительно с другими („поместного по 250 четвертей, денег по 30 рублей“. — В. М.), чего не могло бы быть, если бы Петр так высоко ставил его заслугу, что увековечил ее даже грандиозным даже по тому времени памятником».

При финансовом участии какого-либо лица, а тем более государя в памятной надписи на постройке обязательно указывалось: «пожаловал», «даровал», «иждивением такого-то». Такого указания в тексте памятной доски на Сухаревой башне нет, зато текст совершенно определенно свидетельствует, что строительство шло на средства Стрелецкого приказа и что царь не демонстрировал никакого особо теплого отношения к полковнику Лаврентию Панкратьеву сыну Сухареву.

Таким образом, П. В. Сытин пришел к выводу, что утверждение, будто Сухарева башня была построена Петром I в честь полковника Сухарева и в память его услуги царскому дому, не имеет документального подтверждения и является легендой.

Итак, рассказ о Сухаревой башне как воплощенной в камень императорской благодарности — легенда.

Но любая легенда, как бы она ни обращалась вольно с исторической действительностью, всё равно имеет своим источником конкретный исторический факт и конкретные события.

Действительно, был в истории Сухаревой башни такой факт, когда ее обитатели продемонстрировали свою верность императору, произошло это в опаснейший для него момент, и они оказались тогда единственными в государстве его подданными. Совсем как в легенде.

Но произошло это не в конце XVIII века при Стрелецком бунте, а в последний год первой четверти XIX века, когда восстали дворяне-революционеры — декабристы и трон пошатнулся не под Петром, а под Николаем I.

Интересна история формирования легенды.

Можно определить достаточно точно время, когда Сухарева башня стала связываться с именем Петра. В 1817 году в «Записке о московских достопримечательностях» Н. М. Карамзин пишет, что ее «строил… верный стрелецкий полковник Сухарев». Конечно, знай Карамзин версию о Петре I как ее строителе, он наверняка сказал бы об этом.

Семнадцать лет спустя в очерке 1834 года «Панорама Москвы» М. Ю. Лермонтов связывает Сухареву башню исключительно с именем Петра: «имя Петра начертано на ее мшистом челе». Значит, между написанием этих литературных произведений произошло событие, которое накрепко связало имя Петра I с мифологией Сухаревой башни.

Восстание декабристов в Петербурге 14 декабря было подавлено, мятежные войска рассеяны, и тем же вечером начались аресты его руководителей. Однако Николай I был далек от мысли о полной победе. Он полагал, что теперь наступает очередь Москвы и что московские мятежники, учтя ошибки петербургских, имеют полную возможность успеха.

На следующий день, 15 декабря, Николай приказал закрыть все петербургские заставы для выезда и отправил в Москву генерал-адъютанта графа Комаровского с манифестом о своем вступлении на престол прародителей и распоряжением о приведении Москвы к присяге. Кроме того, Комаровский вез собственноручное письмо Николая московскому военному генерал-губернатору Голицыну, в котором новый император писал: «Мы здесь только что потушили пожар, примите все нужные меры, чтобы у вас не случилось чего подобного».

«Принимая пакет к московскому военному генерал-губернатору, — пишет в своих воспоминаниях Комаровский, — я спросил у государя:

— Ваше величество, прикажете мне тотчас возвратиться?

Император со вздохом мне сказал:

— Желал бы, но как Богу будет угодно».