О любви Гилярова-Платонова к своей газете и уважении к ее сотрудникам и авторам ходило множество как достоверных историй, так и легенд. Однажды его вместе с репортером П. А. Сбруевым, писавшим злые фельетоны за подписью Берендей, вызвали к генерал-губернатору. С неохотой надел редактор непривычный фрак, и поутру они отправились в генерал-губернаторский дом на Тверской.
Князь В. А. Долгоруков принял их попросту, даже без парика, что с ним случалось редко.
— Это Берендей? — кивнул он на Сбруева.
— Он самый, ваше сиятельство, — спокойно отвечал Гиляров-Платонов. — Прошу любить и жаловать.
— Зачем вы?.. — Князь задумался, не зная, как сформулировать свою мысль. — Зачем вы пишете?
— Смею спросить, ваше сиятельство, — вспыхнул Сбруев, — зачем вы кушаете?
Князь улыбнулся — он был сегодня в духе.
— Это не ответ. Если вы нуждаетесь… Вот я вам дам сегодня же хорошее место, но с условием, чтобы Берендей умер… Поняли? — обратился князь к обоим собеседникам.
— Понял, — ответил Сбруев. — Берендей умрет.
— И пора. Будет с него. Надоел!
Аудиенция закончилась.
— Что ж, батенька, — рассмеялся Никита Петрович, когда они вышли от генерал-губернатора. — Помирайте, как приказано, и продолжайте-ка
Следующий фельетон появился за подписью
В «Современных известиях» не было и следов коммерческого духа. Про свою редакторскую работу Гиляров-Платонов, опубликовавший в «Современных известиях» около двух тысяч статей по самым разным вопросам, начиная от существа православия и задач славянства и кончая проблемой скалывания льда с улиц, говорил: «Я каторжник, прикованный к тачке».
По воскресеньям в доме на углу Знаменки и Антипьевского переулка, где размещалась и редакция газеты, собирались друзья и соратники: знаток древних рукописей и фольклорист Е. В. Барсов, славист П. А. Бессонов, археолог и этнограф П. Н. Батюшков, философ и общественный деятель Ю. Ф. Самарин, историки Д. И. Иловайский и М. П. Погодин, сотрудник «Московских ведомостей» П. К. Щебальский, театральный деятель и публицист С. А. Юрьев, сотрудники «Современных известий» Ф. А. Гиляров, П. А. Сбруев, Н. И. Пастухов и многие другие. Захаживал время от времени и писатель Л. Н. Толстой, пока не обиделся на Никиту Петровича за критический разбор своей «Исповеди».
Чтобы поддержать газету, к середине восьмидесятых годов Гиляров-Платонов распродал с аукциона свое имущество, переселился из большой квартиры в меблированные комнаты напротив Румянцевского музея, которые еле-еле отапливались керосиновой печкой. Работал он, по привычке, полулежа на диване, иногда не снимая шубы. Высокий, крепко сложенный и немного сутуловатый, с чисто русским широким и бородатым лицом, он поражал посетителей высоким лбом и карими глазами, смотрящими упорно и выразительно. Многим были непонятны его мысли под конец жизни: «Вся моя жизнь неудачна от моего совершенно одинокого самовоспитания, от той боязни подпасть авторитетам, которой я вооружился с семнадцатилетнего возраста». Зато, зная его, друзья понимали другие слова, что «труд есть долг, а не средство своекорыстия» и «жизнь есть подвиг, а не наслаждение».
Последняя его попытка выправить жизнь — поездка в Петербург за разрешение после недавней смерти М. Н. Каткова стать арендатором «Московских ведомостей». Увы, отказ. Потрясенный, Никита Петрович 13 октября 1887 года внезапно скончался в петербургской гостинице. Похоронили его на кладбище московского Новодевичьего монастыря. Его любили и ставили рядом с А. С. Хомяковым «за русскую душу, русский взгляд на вещи». Гиляров-Платонов оставил после себя множество трудов по православному богословию, истории религиозного раскола, русской и славянской филологии, русской политической экономии. Часть из них была издана уже после смерти автора: «Основные начала экономии» (М., 1889), «Сборник сочинений» (т. 1–2, М, 1899), «Университетский вопрос» (СПб., 1903), «Экскурсии в русскую грамматику» (М., 1904), «Вопросы веры и церкви» (т. 1–2, М., 1905–1906), «Еврейский вопрос в России» (СПб., 1906). По словам В. В. Розанова, в Гилярове-Платонове «открывался чрезвычайный ум, показывался глубокий мыслитель, которого Россия не успела заметить у себя». Один из его посмертных сборников статей и писем друзья назвали: «Неопознанный гений».