Газета имела самое большое количество подписчиков, всегда выходила в срок, издавалось множество иллюстрированных приложений, выполненных на самом высоком полиграфическом уровне.
«Заслуга Пастухова огромная — он выучил Москву читать, — вспоминал известный репортер «Московского листка» Владимир Гиляровский. — Это самый яркий из всех чисто московских типов за последние полстолетия».
Родился Николай Иванович Пастухов в 1831 году в городе Гжатске Смоленской губернии в бедной семье и получил самое элементарное, поверхностное образование. Несмотря на это, он пристрастился к чтению и даже делал робкие попытки сам писать. С юных лет вынужденный зарабатывать на жизнь, он служил сидельцем в винной лавке, рассыльным на московском почтамте, выступал фокусником в балаганах за Пресненской Заставой. В своих стихах он признавался:
Его неукротимый нрав жаждал бурной деятельности, большого дела. Но Пастухов пошел не по торговой части, где быстро можно было заработать большие барыши, а выбрал одну из самых безденежных профессий — репортер. «Русские ведомости» и «Современные известия» с удовольствием публиковали его корреспонденции, в которых было главное — любопытный факт, точность, краткость, оперативность. Подрабатывал и для «Петербургского листка». Его редактор А. А. Соколов вспоминал:
«По приезде в Петербург Пастухов зашел ко мне в редакцию и предложил свои услуги.
— Если только вы ограничитесь передачей фактов, я буду печатать с удовольствием.
— Да уж философствовать не буду.
— В таком случае пишите. Гонорар у нас — три копейки».
И он писал, перебивался случайными заработками.
Была у Пастухова заветная мечта — начать издавать свою газету. Его поднимали на смех: «Да кто ты такой, чтобы тебе разрешили?! Да где ты денег достанешь?!» И никто не мог поверить своим глазам, когда 1 августа 1881 года появился первый номер пастуховского «Московского листка». О новой газете, как и о жизни ее редактора, ходило множество рассказов и легенд, в которых действительность перемешана с вымыслом.
Рассказывали, что генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков часто выезжал на пожары и бойкий репортер Пастухов, всегда первым оказывавшийся там, старался попасться ему на глаза, а потом в «Русских ведомостях» писал: «Тушением пожара лично руководил его сиятельство, господин московский генерал-губернатор, благодаря энергичной и умелой распорядительности которого скоро удалось обуздать разбушевавшуюся огненную стихию».
Князь стал замечать льстившего его самолюбию репортера и даже удостоил его разговором. Вот тогда-то в ответ Пастухов бухнулся в ноги:
— Ваше сиятельство! Помогите! Явите божескую милость.
Смущенный князь попросил его встать, выслушал мечты о газете, ласково потрепал по плечу, пообещал помочь и помог.
Другие предания связывают появление газеты с министром внутренних дел, с которым подружился Пастухов в Нижнем Новгороде на ярмарке, с иными высокопоставленными чиновниками.
Газета сразу же стала любимицей москвичей. Она была как никакая другая насыщена городскими новостями, слухами, разносными статьями о взяточничестве, спекуляции, оскорблениях простого люда. Редактор учел даже то, что после прочтения газета будет использована курильщиками, и выпускал ее на специально пригодной для самокруток бумаге. Два раза в неделю стали появляться главы лубочного романа Пастухова «Разбойник Чуркин» — о русском Робин Гуде. Чуркин для московских обывателей, еще вчера презиравших чтение, стал любимым героем, и они с нетерпением ждали следующих приключений. Но тут автора нашумевшего романа вызвал к себе редактор «Московских ведомостей» М. Н. Катков, у которого Пастухов служил одно время репортером и до сих пор благоговел перед маститым издателем и публицистом.
— Какие ты там у себя безобразия печатаешь? Говорят, всю Москву всполошил. Детишки в Чуркина играют. Ты это брось!
— Помилуйте, Михаил Никифорович, да это же мой кормилец.
— И все-таки брось. Нехорошо.
— Из-за него газета пошла.
— Ты своим Чуркиным потакаешь дурным инстинктам. Брось!
— Да как же на середине бросать?
— Где сейчас твой разбойник?
— Его полиция схватила, а он отбился — и в лес.
— Вот и отлично. Придави его деревом, и конец!