Московские повести

— Да ясно, что никакой армии нет и надобно нам ее создавать заново. Аб ово. Армия обросла огромным количеством какой-то обслуги, канцеляристами, продовольственниками и еще кем-то... Видели, сколько народу шатается на берегу! Это все не красноармейцы, а только потребляющие красноармейский паек. Командармы здесь были неудачливые. Да и что от них можно требовать, когда они на своем высоком посту находились по месяцу-полтора. Александра Ивановича Харченко назначили командармом в начале августа, а уже готовится сдавать армию новому, который приедет завтра-послезавтра. Вам с ним предстоит работать, хочу о нем вам рассказать. Ибо Василий Иванович Шорин — человек нелегкий для всех, кто с ним имеет дело. Вы о нем слышали?

— Очень мало.

— Начну с внешних данных. Они малоприятны. Шорин — полковник царской армии. И не просто полковник, а этакий бурбон, прямо-таки выскочивший из купринского «Поединка». Суров, груб, бывает и жесток. Не стесняется, как многие военспецы, своего прошлого. Настойчиво требует дисциплины без всякой оглядки на партийные чины. Но вот — обратите внимание — несмотря на это пользуется у бойцов и командиров полным и абсолютным доверием. Потому что, безусловно, предан нашему делу, прям, правдив и очень талантлив. Талантлив как полководец. Это я вам, Павел Карлович, говорю как крупнейший специалист по военной истории и военному делу.

— Вы?

— А что вы удивляетесь! Небось обо мне слыхивали только, что у меня голос хороший и в опере мог бы петь... А про то, что я три года работал у Сытина корректором «Военной энциклопедии», — про это никто не знает... Представляете себе, как я изучил военное дело! Но без шуток! Шорин знает дело, умеет командовать, в него верят. Что это необходимо командарму — без всякой энциклопедии понятно. Но характер! Невежественные замечания, самомнение вызывают у него приступы бешенства. Как хорошо, что прислали сюда комиссаром именно вас!

— Это из-за моего профессорства?

— И это тоже! Шорину будет импонировать и ваше профессорство, и воспитание, и то, что вы в военном деле не дилетант. Знаете, не только Вторая армия, но и весь Восточный фронт знает, как вы командовали вооруженными силами Московского восстания!

— Небось вы, Сергей Иванович, про меня такую дутую славу пустили. И командовал-то я десять дней, и не московскими, а замоскворецкими…

— Это все равно! Теперь о наших первоочередных задачах. Вы, конечно, знаете, что смена командования армии произошла после белого восстания в Воткинске прошлым месяцем. Белые захватили Воткинск, Сарапул и Ижевск. Не надо вам говорить, что для нас значат Ижевск и Воткинск. Теперь посмотрите на карте. Постойте, я уберу чайник. Вот. Белые дивизии вклинились в наше расположение, они, собственно, зашли в тыл наших армий. Второй и Третьей. Приказ Москвы — ликвидировать этот белый выступ. Харченко уже начал продвижение к Сарапулу. Сейчас, после прибытия Шорина, начнутся самые активные операции. Кроме всего прочего, Шорин впервые становится командармом. И он уж воспользуется этим постом для того, чтобы не топтаться на месте, а воевать. А теперь, Павел Карлович, хоть десяточек минут расскажите про Москву. Я уж забыл, как она выглядит, а вы только-только оттуда!..

Шорин оказался таким, каким его описал Гусев. Правда, знаменитого шоринского бешенства никто еще не видел. Но кажется, и не было для него причин. Приказы нового командарма выполнялись мгновенно. Вторая армия стала превращаться в настоящую боевую силу. Начали прибывать из резерва фронта люди и вооружение. Армия уже насчитывала около пятнадцати тысяч штыков, в ней было сорок орудий. Даже прислали бронепоезд. И уж вовсе потрясло бойцов, что поездом привезли целых восемь аэропланов. Бронепоезд больше чинился, чем воевал; аэропланы тоже больше чинились. Но нет-нет, а какой-либо аэроплан, чихая и стреляя парами спирта, взлетал в воздух под радостные крики красноармейцев и брал курс на восток — на разведку.

Военный совет быстро распределил обязанности. Гусев должен был помогать командарму в оперативных делах.

— Вы, говорят, Сергей Иванович, крупный специалист по военному делу? — с грозной шутливостью спросил Шорин.

— Уже насплетничали вам про мое энциклопедическое образование! — кротко ответил Гусев. — Конечно, про операции в Семилетней войне я знаю бесконечно больше вас. Вы уже давно забыли, что учили, а в моей памяти все эти сражения при Кюстрине живы. На экзамене в академии вам бы двойку поставили, а мне пятерку! Но не будем считаться, ладно уж...

Штернбергу досталось все остальное. Остальное значило: доставать агитлитературу и организовывать ее читку в частях; со всех концов вятской земли собирать музыкантов, составлять из них духовые оркестры и посылать их в полки. Писать листовки, которые разбрасывались с аэропланов в тылу у белых; организовывать в частях товарищеские суды; связываться с комбедами и доставать для армии продовольствие; работать с агитаторами, могущими разговаривать на родном языке с татарами и вотяками; издавать газеты на русском и татарском языках...