Московские повести

Как и у других профессоров университета, квартира Лебедева была рядом, в университетском доме. До Физического института несколько минут ходьбы.

Еще совсем недавно Лебедев почти пробегал крошечный университетский двор. Теперь он шел медленно, прислушиваясь, как внутри него, где-то слева, чуть-чуть побаливает...

Двор был памятен, очень памятен. Еще стоит на своем месте старая столетовская лаборатория. Этот небольшой двухэтажный дом был перестроен для ректора давно, в позапрошлом еще веке. Один из немногих московских домов, уцелевших от великого пожара 1812 года... Кто только не жил в этом доме! Была там квартира Надеждина, что издавал «Телескоп», где Чаадаев печатался... И квартировал у Надеждина Белинский... И сколько знаменитых русских ученых прошло через этот ректорский дом!.. Когда Лебедев двадцать лет назад, в 1891 году, после окончания Страсбургского университета, приехал в Москву, как же его поразил этот дом! В Германии он был бы весь облеплен мраморными досками с надписями о том, кто из великих и знаменитых тут жил и работал... А старый ректорский дом Московского университета был донельзя грязным и запущенным, с выщербленными камнями фундамента, с осыпавшейся штукатуркой, покосившимися гнилыми перилами лестницы.

Эта лестница со ступенями, стертыми несколькими поколениями студентов, вела на второй этаж, туда, куда он так давно хотел попасть... Конечно, Кундт в Страсбургском университете был отличным физиком, прекрасным учителем, хорошим человеком. Лебедев о нем вспоминал с нежностью и благодарностью. А учиться он все же хотел здесь, у человека, перед которым преклонялся... И — добился своего! Добился, как всегда добивался того, чего хотел. И если не пришлось ему слушать лекции Столетова, то все же начал он работать у Столетова, под его началом... Столетов, потом Николай Алексеевич Умов — ему везло на учителей, на старших товарищей.

Здесь, в крошечной, захламленной лаборатории, он начал работать третьим лаборантом. После больших, отлично оборудованных физических лабораторий Страсбургского университета лаборатория Столетова показалась каморкой, куда свалили старые, сломанные и ненужные приборы. Все они — самодельные, изготовленные где-то на стороне нанятым умельцем. Студенты, будущие физики, не имеют понятия, как самим выточить для своего же прибора нужную деталь, как самому сделать стеклянный змеевик, выдуть сложную колбочку... Библиотеки нет. Чтобы прочесть не только иностранный, а свой, русский, физический журнал, надо бегать в университетскую библиотеку... Заведующий лабораторией, почтеннейший Алексей Петрович Соколов, и двадцать лет назад был так же труслив, как теперь. Пойти к начальству попросить несколько сотен рублей на оборудование — для него нож острый... Когда Лебедев стал ему доказывать, что без механической мастерской лаборатория работать не может, что нужен инструмент, нужен хоть один токарный станок, Алексей Петрович стал отмахиваться, как от нечистой силы. А вся смета, составленная Лебедевым, была на триста рублей! Для Соколова она казалась немыслимо высокой, с такой сметой он боялся и сунуться к проректору.

Особенно пугал станок, настоящий токарный станок... Он несколько часов убеждал молодого лаборанта, что даже если до самого попечителя дойти, то станок все равно вычеркнут, скажут, что станок — не научный прибор, а так, что-то мастеровое, недостойное и ненужное для императорского университета, что это они — Соколов да Лебедев — понимают, что станок нужен, а другие этого и понять будут не в состоянии, и счет на станок вернут назад со скандалом. Лебедев тогда сам поехал на Рождественку в магазин Махина, выбрал универсальный токарный станок и сказал, чтобы в счете было написано: «Прецезионная дребанка». Приказчик вопросительно взглянул на него, и Лебедев ему объяснил, что дребанка по-немецки и есть станок; на простом заводе он зовется станком, а в университете — по-иностранному, дребанкой... И не только приказчик у Махина, но и университетское начальство поверило в эту дребанку. Напрасно дрожал Алексей Петрович, никто счет назад не вернул. А станок установили в лаборатории, и Лебедев сам показал другим лаборантам и студентам, как можно на нем выточить любую нужную деталь к прибору. Ну, а раз появился станок, то и человек понадобился для работы и для того, чтобы обучать студентов, — не профессорам же стоять за станком!.. Вот тогда и появился Громов — бог токарного дела... Пока студент не пройдет «громовский университет», Лебедев не разрешит ему начинать практику в лаборатории.