Московские праздные дни

Он прямо взглянул (попал) в ее историю.

Страница сделалась словно лаз для перемещений в иные времена и пространства.

«Годунов» в русской литературе стал первой «машиной времени», первым межвременным (округ-московским) странствием, — убедительным, успешным. Убедительным для Москвы; «Годунов» открыл ей пространство времени. Праздничное (связующее время) пространство смысла; в нем она готова поместиться, двинуться, закружиться безразмерною планетой.

Роман – календарь

От конца к началу

В начале работы Толстого было чудо; трудно датировать (чертить) чудо. Еще труднее выстроить на таком основании хронологию создания романа. Тем более, что сам Толстой отрицал строгую хронологию, предпочитая делить время семилетними сферами, которые не следуют одна за другой, а растут одна в другой, наподобие китайских. Он так жил, так же и писал свой роман. Как найти начало на поверхности сферы романа? Тут каждая точка есть начало.

Проще начать с конца. В конце концов сам Толстой и начал с конца, поместив в заключении все вспоминающего Пьера.

И все же есть определенные указания на то, что в начале романа «Война и мир» было чудо сентября. Рождение писателя, встреча с Москвой, праздник Рождества Богородицы, венчание в Кремле: все эти толстовские праздники показательно плотно сходятся в сентябре, на пике московского года. В преддверии Покрова — здесь очень важен Покров: он собирает Москву в один сплоченный «предмет света», концентрирует его в точку. Пусть это и будет точка начала.

С этого начинается цикл праздников, тайных и явных, круг переживаний и соощущений Толстого с Москвой (в данном случае Москва не город, но идеальное помещение времени, образец композиции, — разумеется, сферической, — в которую Толстому нужно вписаться, с которой совпасть общим очерком романа).

«Графическое» предположение таково: на Покров, после совершения таинств закладки главного московского храма (1839) и венчания в Кремле (1862) Толстому является идеальный замысел книги.

За Покровом начинаются муки воплощения идеального замысла, когда единое, мгновенно ощущаемое пространство бытия надобно раскладывать на дни, на их арифметический сухой счет. Несовпадение ужасно: так начинается спуск в роман — Казанский спуск.

Толстой уезжает из Москвы, лишается ее, обесцвечивает свою жизнь; также и октябрьские события в его романе так или иначе связаны с ощущениями утраты и спуска.

В два счета роман валится на дно; еще не начавшись, он готов уже закончиться. Ноябрьские сцены в нем большей частью мрачны (исключение — победа при Шенграбене, 16 ноября). Это склонение времени вниз в какой-то момент делается уже вертикально, и в конце концов сам Толстой не выдерживает этого календарного «наклона», срывается вниз, умирает в ноябре.

Это не совпадение, но со-бытие, и даже со-небытие сочинителя с предметом сочинения, идеальною Москвой.

Далее уже не предположения, но доказанное событие.

Возрождение замысла, твердого плана действий приходится на Николу, 19 декабря, в праздник прожектера, заводителя времени Николая Чудотворца, которому надобно только правильно помолиться, и в дальнейшем все выйдет хорошо; здесь же конец романа, сцена воспоминания (озарения) Пьера.

Работа над романом начинается с конца: в канун Николы 1862 года (указывают также на Николу 1863-го) и заканчивается с боем часов в Никольскую полночь 1869 года.

— Рождество есть уже свет: дело пошло, слово легло на бумагу, все связывается, все встречаются на Рождество: герои и прототипы, мысли, буквы и собственно слова;

— Петербург на Наташином балу готов украсть этот праздник, перевести его в «счетный» Новый год; и начинается…

— соблазны Святок, когда у светлого мира обнаруживается темный двойник (у Николая — Долохов);

— опасность Сретения, когда вот-вот Наташу похитят из Москвы (Москву из Москвы!);

— качания света и тьмы на равноденствие, когда на развилке времен, в пучине Страстной заканчивается романы Пьера и Элен, Андрея и Лизы;

Здесь же разрыв Наташи и Андрея, конец первой половины романа и начало второй;

— пасхальные сцены обозначены у Толстого неявно; можно заподозрить, что приезд Пьера в Богучарово и разговор его с Марией Болконской и странницей Пелагеюшкой приходятся на Пасху, но это только предположение

— путешествие князя Андрея через апрельский, «некрещеный», до-георгиевсский лес, где не ему, но слуге его и кучеру Петру лёгко;

— Отрадное, сцены «под водой», где герои предстают поочередно феями и мертвецами;

— возвращение через лес, крещеный Георгием, в коем разрешено зеленеть и думать о следующей жизни;

— испытания лета, соблазн расчертить (поглотить) Москву светом: так показательно синхронны в июне приходы двух европейцев, завоевателей Москвы, Пьера и Наполеона;