Московские праздные дни

Москва становится пространством в процессе пушкинского сочинения. Пространство для Москвы — продукт, результат высокого сочинения. Сочинение и есть праздник.

Святки

Святки — это «рифма», эхо Рождества, поэтическое освоение рождественского чуда. Одновременно Святки опасны. Наше единство с временем начинает испытывать цифра, механический счет времени. Точка (звезда) испытывается протяжением, длительностью.

Это сложное упражнение для московского ума. Оно таит угрозу сомнений и хаоса, угрозу бесов (разума).

Эту сложность, эту угрозу Москва преодолевает в игре.

«По вере москвичей, Бог Отец, на радостях от рождения Сына, позволяет всякому набеситься и нарадоваться вдоволь, двенадцать дней подряд».

Все же веселились под масками (прятались от света, от Бога). Маски назывались в свое время харями. На Святки во множестве являются хари животных, песни и грубые нелепости, которые в обыкновенные дни разумный человек позволить себе не может.

«Коза, журавль и многие волки». Зверинец разрешен: дерется баба с крокодилом.

Москва с Питером, время с пространством.

Тяжелая (гнутая) работа не делается: было поверье, что в этом случае не будет приплода.

На святой вечер ткать – несчастью угождать.

Гадали, глядели: темные Святки – молочные коровы, светлые – ноские куры.

Первый блин хозяйка несла овцам.

Первое в году колядование. Пекут печенье для ряженых, певших под окном. Хозяева выходили к ним и выносили подарки и печенье. Печенье пекли в основном из ржаного теста в виде различных животных (коровок, лошадок, овечек), оно называлось козульками. Позже печеный скот вытеснили ангелы со звездами.

Ряженые – наряженки, окрутники, шеликуны, кудесники. Играют в Умруна (в покойника) — играли в смерть.

В самом деле — единица, точка света (звука), первое же мгновение жизни подвергаются испытанию тенью, тьмой, смертью. Новорожденная на праздник, единственная в своих глазах Москва подвергается испытанию холодным петербургским счетом.

Рождественский сезон распадается на две половины: на праздник и предлинную за ним тень Святых дней.

*

Святки: игра со временем, игра в самое время — тот же Петр-единица, разве он не играл со временем? Играл и принуждал играть народ (указ от 22 сентября 1722 года об общественных развлечениях как о способе «народного полирования»).

Это было насильственное, «святочное» насаждение творчества. Питие времени производилось буквально.

Уже без слова время: просто питие.

На Святки собирался всепьянейший Петров собор: князь-папа Никита Зотов, шутовские митрополиты Жировой-Засекин, Бутурлин, «духовник» царя Кузьма. С ними женское «духовное собрание» во главе с окаянной мачкой Ржевской и шутихой Анастасией Голицыной. Они так творчествовали — похмелялись после чуда Рождества.

В организации первых соборов участвовал Франц Лефорт, затем его место заняли англичане. Они активно включились в Петровы сумасбродства. У них в Немецкой слободе был собственный «великобританский монастырь».

В Святки, в перевернутые карнавальные дни что только не всплывало за столом у Стеклянного человека.

Праздник в честь Бахуса (вот вам и язычество). На жестяной митре «патриарха» нарисован Бахус верхом на винной бочке. На плаще нашиты игральные карты. Вместо панагии — фляга с вином. Вместо Евангелия книга, у которой в переплете помещены склянки с водкой, шесть штук, и четыре ветхие жестянки.

Вместо вопроса «Веруешь ли?» спрашивали «Пьешь ли?».

*

Одновременно Петр отменил коленопреклонение и обнажение головы при царе — так должно поклоняться только Творцу.

Творцу времени.

Кружева и запятые

Самое интересное (самое заманчивое, самое страшное) в Святках — это фокусы и повороты, происходящие в эти дни со временем. Время творится; новогодний циферблат оборачивается горшком с темною похлебкой, просыпанной искрами звезд. Некто мешает звезды ложкой.

Эти дни издавна рассматривались как главный пункт в наблюдении за творением времени. Двенадцать дней кулинарных приключений, рецептов и времяведческих секретов.