Московские слова, словечки и крылатые выражения

Французский офицер Ц. Ложье записал в своем дневнике: «В городе постоянно вспыхивают пожары, и теперь ясно, что причины их не случайны. Много схваченных на месте преступления поджигателей было представлено на суд особой военной комиссии. Их показания собраны, от них добились признаний, и на основании этого составлены ноты (официальные заявления. — В.М.), предназначающиеся для осведомления Европы. Выясняется, что поджигатели действовали по приказу Ростопчина». Всех поджигателей расстреливали, а их трупы, как объясняет Ложье, привязанные к столбам на перекрестках или к деревьям на бульварах, выставляли «в назидание».

Рассказ мещанки А. Полуярославцевой, остававшейся в Москве, занятой французами: «Другой раз видела я, как сбегался народ на площадь, и французов много тоже нашло. Я стою и смотрю. Что ж? Это они, злодеи, притащили наших вешать: зажигателей, видишь, поймали. Какие зажигатели! Одного-то я узнала: из Корсаковского дома дворовый старик полуслепой. Сбыточное ли дело ему зажигать, уж одна нога у него в гробу! А хватали, кто под руку попался, и кричали, что зажигатели. Как накинули им веревку на шею, взмолились они, сердечные. Многие из наших даже заплакали, а у злодеев не дрогнула рука. Повесили их, а которых расстреляли и тела тут оставили, вишь, для примера, чтоб другие на них казнились».

Наполеон преследовал цель оправдаться перед мировым общественным мнением и обвинить в варварстве «диких русских».

В написанных много лет спустя воспоминаниях французов — участников похода на Москву можно прочесть описания, как наполеоновские солдаты в первые же дни в Москве занялись грабежом, поджигая дома для оправдания грабежей. «Солдаты всех европейских наций, — рассказывает тот же Ц. Ложье, — бросились взапуски в дома и церкви, уже почти окруженные огнем, и выходили оттуда, нагрузившись серебром, узлами, одеждой и пр. Они падали друг на друга, толкались и вырывали друг у друга из рук только что захваченную добычу; и только сильный оставался правым после кровопролитной подчас схватки». Наполеон, как сообщает другой французский офицер И. Руа, знал, что пожары разразились из-за грабежей и неосторожности мародеров, но издаваемые военной прокуратурой «бюллетени» и протоколы судебных заседаний, представляющие собой исторические документы, являются для исследователя «убедительным» доказательством того, что москвичи сами сожгли свой город.

С другой стороны, в отдельных случаях сами москвичи действительно выступали поджигателями, что обнаружилось, когда после войны в специальную комиссию для компенсации потерь стали поступать заявления от жителей. Но оказалось, что это в большинстве своем были купцы, которые жгли свои лавки с товарами, когда им грозило разграбление, рассуждая: «Пропадай все мое имущество, сгори мой дом, да не доставайся окаянным собакам, будь ничье, чего я взять не могу».

Не было никаких диверсантов, и Ростопчин не имел к поджогам никакого отношения. Он всегда отрицал, что отдал приказ жечь Москву и что засылал в нее поджигателей. В 1823 году он напечатал в Париже на французском языке брошюру «Правда о пожаре Москвы», в которой опровергал все обвинения, выдвинутые против него наполеоновскими «судами».

Однако утверждение Наполеона о том, что Москву сожгли сами русские, неожиданно в умах русских, а затем и иностранных журналистов и поэтов повернулось иной гранью: об этом событии стали говорить и писать как о подвиге, как об осознанной жертве, принесенной москвичами во имя победы над врагом. Например, именно это изобразил в патетическом стихотворении «Русский среди пылающей Москвы» поэт А. В. Тимофеев:

Гори, родная! Бог с тобою.
Я сам, перекрестясь, с мольбою,
Своею грешною рукой
Тебя зажег. Гори со мною!
Пусть я, избитый, изожженный,
Весь в ранах, в струпьях, изможденный,
Умру в огне, в тоске, в страданье:
Тебя не дам на поруганье!..
Пусть гибнет все! Своей рукою
Свой дом зажег… Гори со мною!
Москва пылает за отчизну;
Кровавую готовьте тризну!