Московские Сторожевые

Под ручку с Жекой Гунька волочился. Похож на себя утреннего примерно как внучек на деда. Но это ладно, может, у нас семейное торжество. Потом Петька: он нас с Доркой сопровождал. Я вся при параде и в той самой черной шляпе, а Петруха-Смотровой — как есть вылитый батрак с одесского виноградника. На нынешнем языке — «хохол-гастарбайтер». Значит, по правую Петькину руку я иду, а по левую — Дора с кошачьей клеткой и двумя сумочками. В одной документы и по мелочи, а что в другой — она сама не помнит, но на всякий случай взяла. Хорошо хоть, что Цирля не поет, а урчит, она умница, понимает, что при мирских нельзя.

Ну дальше там Матвей, Марфуша-Маринка, Танька Рыжая, Танька-Гроза, Анечка из Северного округа (не помню уже, как ее сейчас зовут), Зинаида… Ну и Ростик притащился, хотя его никто не звал.

Хороший народ подобрался — я лет на семьдесят выгляжу, Ростик-недоростик — от силы на двадцать; Матвей в тренировочном костюме, Марфуша — в платке и юбке в пол, она богомолкой чего-то заделалась… У Таньки-Грозы явно перед уходом из дома соседи подрались, она их разнимала, вон какая встрепанная, у нее район неблагополучный. Зинаида прямо с работы пришла, в форме, а она сейчас капитан аж на самой Петровке. В общем, не будь у нас предоплаты, нас бы вряд ли кто в приличную ресторацию впустил.

И это хозяин «Марселя» еще остальных не видел: после полуночи уже вся честная компания заявилась. Даже Спутники хоть на немножко, а заскочили: им ведь по ночам шастать не положено, чтобы у жены ревность не вызывать, но они ребята ушлые, вывернулись как-то.

Ну до общей гулянки «марселец» не досидел, у себя в кабинете окопался. Ему хватило того, что мы водку разлили, дождались, пока у Гуньки ноутбук заработает, и объявили собрание открытым. Девчонки наши на ресторатора глянули ласково, он сам и сбежал потихонечку, вместе с самой болтливой официанткой.

Ну сперва мы по маленькой тяпнули: за нашу службу. Чтобы она мирским ни на первый взгляд была не видна, ни на второй, ни на сто пятнадцатый. А уж как опасности и трудности решать — это не их, мирских, забота. Танька Рыжая так и сказала, что, мол, пусть цивилы ни о чем не волнуются, спят спокойно. Дора встрепенулась на незнакомый оборот: она родную речь с прошлого обновления помнила, еще с доэмиграционных времен. Никак не может к новым словам привыкнуть, трудно ей. Мне тоже нелегко будет, мне же словарь менять придется, всю разговорную лексику. Но я хоть детишек в транспорте подслушать могу или, там, тех мальчиков, которые в подъезде мурлыкают, как уличные коты.

Все сменю — и лексикон, и гардероб, да и о работе надо подумать. В первую молодость мне такого и не полагалось, все-таки позапрошлый век не столь суровый был в том, что касается эмансипации. Потом, когда я Людочкой стала, мы с Маней покойной сперва в фотографию ушли, ретушью занимались… А потом, в войну, когда Манечки не стало, много чего произошло, вот Фельдшер приедет, повспоминаем с ним… Я как раз довспоминать успела про то, как я Людмилой в школе работала, математику вела, и как потом тот шустрый из райкома меня в роно устроил и с кооперативом помог. Я тогда долго не старела, словно две молодости жила — свою и Манину.

В общем, я очнулась, когда меня Жека под столом ногой толкнула — пришло время мое хозяйство делить. Ну я так и сказала, что район на Дору перевожу, а помощь пусть ей Марфа оказывает, они на это обе давно согласные. Никто не возразил, все только «за». Один Ростик встрепенулся, правда. Так ему никто слова не давал, он же ученик по статусу, а по способностям куда хуже Гуньки — тот хоть в своем ноутбуке протокол печатает, строчит как сорока, делом занят. Да и в Смотровые Ростика никто не возьмет — он же у мамули учится, а она на другую должность еще полвека назад перевелась.

Мама давно стала Отладчицей, хоть и не женская это профессия.

Спутники за конкретной семьей приглядывают, берегут ослабевающий род. Смотровые порядок наводят, у нас работа — как у районного терапевта или квартального жандарма… то есть — у участкового милиционера, все-таки опять меня память подводит. А Отладчики — это особая категория. Они не за справедливостью следят, а ее нарушения исправляют. Потому и профессии у них соответствующие в миру. Вот моя мамуля, например, в одном хитром учреждении работает, про которое вслух говорить неприлично. Наверняка хороший специалист, я не проверяла, как-то я в кожных и, пардон, венерических заболеваниях не разбираюсь. Знаю только, что мирским мама помогает хорошо, а что у нас в семье творится — это наш личный внутренний конфликт. В своем кругу разрешим.

— Так почему нельзя? Имею полное право, по кровному родству, — кипятился Ростислав. Кровный он мой… кровосос.

— Право, может, и имеешь, а навыков у тебя нет, — отбилась Жека.

Дора с Марфой молчат, им вроде как неприлично сейчас высовываться.

— А ты меня проверяла? Чего ты гонишь, — опять он молодежных словечек нахватался. Что ни молодость — так новый жаргон. И новые проблемы. Мне даже маму как-то жаль.

Наши тем временем все зашевелились, никто молчать не стал: