Московские Сторожевые

Мам… Нынешняя мысль царапнула сухой льдинкой в горле — маму Иру бы сюда на подмогу.

— Жжется тебе, детонька? — снова засюсюкала бывшая невеста-суицидница, косясь на бутылку с опасным пойлом. — Это ты мне хорошо напомнила. Умница, крошка, возьми с полки пирожок. Значит, так. Хочешь, чтобы я дочку отпустила, возьми бутылку, вылей на себя. Соврешь — я спичку брошу. У вас с этим строго, правда?

Марфа снова поперхнулась, будто уже сейчас глотнула неведомой спиртовой настойки. И про огонь мирская знает, и про камни. Нет выхода. Не у нее, а у Анечки, у доченьки, у…

«Марик!» — словно шевельнулось что-то внутри. Как в те времена, когда сын был жив, стучался внутри живота, находился под ее защитой.

— Правда! — Марфа встала, потянулась к неопрятной бутылке, нюхнула горлышко, поразившись тому, как хорошо пахнет удобренный забей-травой паленый спирт.

— Кретинка… Вот кретинка-то, — жалобно застонала над моим ухом Жека. — Нет, ну это ж надо, а… Овца несчастная! Бутылкой этой дуре по кумполу, и вся любовь!

— А ты бы догадалась сразу… вот прям сразу, да? — заоправдываласъ я. Мне такая версия в голову не приходила. А вот штука, которая в просторечии именуется «шило в…», в одном месте, в общем… Ну та, которой мы ресторатора Артемчика в «Марселе» к месту пригвоздили, — очень даже. Это ведь реально одной левой рукой делается, пары секунд должно хватить — и все, мирская как повязанная, сосредоточиться ни на чем не сможет, а из сведенных судорогой рук цепочка вылетит. Анечка же умная девочка, вон как о ней Марфа хорошо думает. Сообразила бы, что к чему, если бы посильнее и постарше была. Она даже сейчас, в воспоминаниях, нервничала куда меньше матери — то ли надеялась, что ее спасут, то ли в ней интерес перевешивал отчаянность момента.

— Ну… знаешь, ну вот такой медузой размазанной точно бы не сидела! — Евдокия переломала пополам нераскуренную сигарету. — Хоть тушкой, хоть чучелком… Что ж она так подставляется-то, калека!

Марфа молчала так, будто ее с нами вообще не было, будто она вся по ту сторону телевизора осталась.

— Девчонки, ну дайте посмотреть спокойно, а? — одернула нас Зина.

Старый молчал, а Афоня чуть ли не плевался себе под нос, мешая последние ругательства с какими-то своими вариантами решений.

Тут изображение запузырилось слегка, словно мы все это в луже наблюдали, и начал накрапывать дождик.

Марфа лицо ладонями закрыла: щеки пылают, а пальцы бледнющие, и сквозь них слеза выступила, как кровь сквозь бинт. Правда, прозрачная.

— В телевизор смотри! Смотри, я кому сказал, — рыкнул вдруг Старый. И нам походя пояснил: — Это она сейчас такое… Сами все увидите…

Марфа руки на столешнице сложила, как примерная ученица, затряслась немножко, но свою сущность дальше показала.