Московские Сторожевые

— Прямо на кухне, там такой шкафчик на стене, ну она туда и залезла, там же теплее всего… Один сплошной черный, только хвост зелененький… И глинтвейн ей сразу принесли, я налила в пепельницу, ей туда поставила…

Дора сейчас курлычет не хуже, чем ее кошка. А тревога из нас все равно не уходит.

— А второй почти золотистый, видимо, в отца… Он еще не опушился толком, я не могу разобрать… Леночка, я совсем забыла… Тебе тут Евдокия просила сказать одну вещь, она сама не может, она сейчас занята….

Значит, с Жекой что-то стряслось, вот почему нас всех мутит сейчас. Может, мы Жеку-Евдокию подлатали плохо?

— Дора, что с ней? — кричу я, перебивая радио, которое ни с того ни с сего вдруг включилось. Всю дорогу молчало, а теперь вот…

— С ней все в порядке, хотя пудра облетела и синяк очень заметно. Тут Дусенькин мальчик, Гуня… Я попросила его под фонарями на стоянке посмотреть, а его все не было и не было, а Цирля уже нашлась, а он совсем потерялся…

— Гунька пропал, — поясняю я Марфе и Извозчику. Васька кривится — он не сильно любит, когда мирские в колдовство лезут. А Марфа беспокоится, хоть и не так сильно, как за дочку…

— Ничего он не пропал, не болтай ерунды, — возмущается в трубке Дора. — Мы его почти сразу нашли, его даже снегом не замело. Обычное огнестрельное, никто не понимает, почему… Ну лучше уж в нас, чем в мирских. Фельдшер его сразу оживил немножечко, он умеет…

Радио опять затихло. Сразу слышно стало, как снег об стекло сыплется. Утром тоже был снег, хоть и посимпатичнее. Как раз перед нашей свадьбой погода улеглась…

— Так Дуся просила тебе передать, чтобы ты пока билет не брала. Полетишь вместе с этим мальчиком, его надо еще немножко подживить, потому что сейчас все пока совсем плохо… Он же еще человек, у него все сложно. А твой Сеня, между прочим, сказал, что это на него охотились, он какие-то дела в своей семье не уладил. Так, Леночка, подожди, кажется, у меня Цирля рожает третьего… Ну это ж надо, он опять рыжий, в этого залетного отца.

Часть вторая Яблочный Спас

Это не опечатка: штрудель надобно петь.
Тесто в пшеничных складках. Клетки рецепта — сеть.
Пахнут чернила жаром, записям много лет,
Был и дичок с шафраном, был и простой ранет,
Истинность рецептуры выверена собой.
Ложка сахарной пудры — темное серебро.
Осени два стакана — меряешь на авось.
Яйца, мука, сметана, звезд небольшая горсть.
Руки шершавей шерсти, яблоко жмет в зубах,
Нету гвоздики, есть ли — дом суетой пропах.
Нету корицы, есть ли — главное, размешать.
Истина скрыта в тесте — желтом, как та тетрадь.
Нож кожурой играет, греет плиты утюг,
Яблоки пахнут раем — камерным, на семью.

1

Линять я начала прямо в самолете. Еще до взлета — тоже мне, «Боинг» нашелся, сперва рейс задержали, потом, уже на полосе, затормозили, включив обратно все огни и неизвестно зачем выдав пассажирам сок и минералку. Я у стюардессы оба стакана перехватываю, свой и Гунькин, а с языка само идет:

— Спасибо, Манечка, спасибо, милая…

У барышни на бирочке совсем другое имя написано, но она громко не удивляется. Правда, тележку чуть притормаживает и Гуньке шепчет:

— С вашей… дамой все в порядке?

Ну нельзя девочкам-бортпроводницам пассажирок «старухами» называть. Придумала синоним, вывернулась. Хотя я сейчас старуха и есть.

Внешний возраст догнал внутренний за несколько дней: вчера меня к нотариусу Жека с Дорой буквально под руки тащили. Это неприятно, конечно, ну так не навсегда. Можно потерпеть. А вот преждевременная линька — это куда хуже. Я ж за три часа полета (и тот час, что мы на полосе стоим, в ожидании техников) вся исчешусь не хуже, чем блохастая собака, конфуз будет. Уже сейчас плечи гудят так, будто на них ледяной водой плеснули. Холод до ожога, отмирают клетки, к утру кожа пластами сходить начнет. Но мы тогда уже на месте будем, на нашей зимней даче, именуемой в просторечии Инкубатором.

— Да… спасибо… — бормочет Гунька. Он пассажирский пакет распечатал и очки для сна себе на нос нацепил. Смешные очки, из мяконькой ткани совсем неприлично-розового цвета. Из такого материала детские игрушки делать хорошо. Нам это в самый раз, мы же как новорожденные: я обновляться лечу, Гунька и вовсе — воскрешаться.

— Все в порядке со мной, деточка, спасибо за заботу, — шамкаю я сквозь минералку.

И Гуньку локтем толкаю, чтобы уснул и перестал дальше бормотать: «Да, спасибо, да, конечно, да, спаси…» Заело мальчишку, бывает.