Московские Сторожевые

Мы продолжали молчать — каждый о своем и все по-разному — а над нашими головами покатился легкий незатейливый шум: хорошая такая беседа на семь голосов, три мужских и четыре женских, ровно по количеству собравшихся. Если официант или кто другой подойдет, так именно эту болтовню и услышит, не разобрав ни слова, но поверив в благонадежность и легкомысленность честного народа. Правда, вот нашим, тем, кто сидит за соседним столом, тоже ничего не слышно. Но, наверное, так сейчас надо?

— Ну что, Андрюша, бери короля…

Схимник шевельнулся незаметно и стремительно — будто ветер дунул или змея проползла. Красивые движения. Вот странно — он же убийца, причем такой… не случайный, осознанный, а я больше им любуюсь, чем его боюсь. Смотрю как на тигра в зоопарке, что ли? Да нет, тигр — он за решеткой, я от него укрыта. А тут вот совсем рядом, можно сплести ладонь с ладонью. Как же страшно… до восторга просто.

— Взял? — подозрительно ласково спросил Старый.

Схимник помотал головой: обгорающая пуговица рассыпалась на глазах, выпрыгивала из пальцев, крошилась в мелкую труху.

Я на своем веку такую штуку видела пару раз, но там мирские понятия не имели, зачем и почему им в такое сыграть предлагают. А Схимник, видимо, сообразил, что это все связано с держащимся на нем проклятием. Или просто почуял подвох. Скользнул рукой обратно, отпрянув от пуговичного круга. Свитер на правом рукаве у него теперь был влажным, словно пропитавшимся паром от горячего чайника, а сама кисть неприятно розовела. Ну хоть не пузырилась — а то я и такое видела.

— Прошлое — труха? — почти утвердился во мнении Схимник.

— Правильно, — кивнул Старый. А потом обратился к Соне: — А ты не замечала, голубушка, что у вас… в любой ситуации, когда вы вместе с Андреем на охоту… на нас охотиться выходили, что-нибудь обязательно наперекосяк шло?

— Хм… — Соня задумалась. — Так, ну, когда я ту заразу у больницы пыталась протаранить, то там коробка передач… Но, вообще, все получилось, кто же знал, что вас это не берет. Когда Скиф в первый раз стрелял, прямо у себя в кабаке, Схимника не было. И во второй раз тоже. Когда ту бабу гантелей по голове… тоже вроде удачно, но опять же вас не взяло.

Про мою историю Соня почему-то промолчала, перечислила другое:

— А вот вашего Гусева, — она махнула в сторону Афони, который, кажется, до сих пор что-то читал у Схимника в памяти, но уже не по работе, а так, для себя, — Андрей сам на бензоколонке… Полная лажа получилась. Таксиста я взрывала, нормально обошлось. Он выжил?

— Выжил, — поджала губы Зина.

— А в скорой сказали, что насмерть. Неважно. В общем, единственный раз, когда мне вашу… ту, рыжую, надо было сберечь, машина на воздух поднялась, спасибо Веньке. Схимник тогда как раз вместе со Скифом меня в подъезде ждали… Вы правы, сходится.

— Ну вот, это и есть «семь лет удачи не видать», — абсолютно серьезно сказал Савва Севастьянович. Можно подумать, что он лекцию читал по истории чего-нибудь, а не наши жизни разматывал. — Вот что бывает, если со своей справедливостью полезть в нашу.

Зоя пфыкнула сигаретным дымом Старому почти в лицо. Злобно как-то, но… красиво у нее получилось, я залюбовалась. Оказывается, я вообще весь вечер ее жесты наблюдаю — примерно так, как другие смотрят на заход солнца или журавлиный клин. Ну надо же! Женская природа? Опять внутри меня Лилька проклевывается? Как интересно.

— И что, он теперь свободен? — Соня глянула на неподвижного Схимника.

Над нашими головами мой голос вперемешку с Венечкиным обсуждал стоимость зимней резины для «Пежо». Подумать только, какие у меня с новым возрастом интересные интонации появились! Сама от себя не ожидала!

Схимник молчал. Не виновато или обреченно, а красиво и тяжело, с достоинством. Как будто у него, как у любого из наших, в памяти были и войны, и плен, и расстрелы, и… А ведь вправду были, только не разбросанные в столетиях, а спрессованные в сорок два года неспокойного мирского бытия.

— Ну как тебе сказать… Вот по нашим понятиям, по моей справедливости, то да, свободен… За Данилу-Каменщика и его жену мирскую… — Старый нахмурился, вспоминая, как звали Гунькину мать.

— Любу, — очень спокойно подсказал сам Схимник.

— Любовь Петровну, да. За них он свое получил… — благосклонно улыбнулся Старый.

Схимник не шевелился. Не радовался обретенному, не поминал прошлое. Ждал.

— А вот по их… по вашей справедливости… все еще впереди.

— Когда Гунька вырастет? — Это мы как-то хором сказали. И я с Соней, и Зинка, и Афоня. Немножко разными словами, но смысл был тот же.

А поверху в этот момент смех звучал: вроде как Зинаида нам какой-то пикантный анекдот рассказала. Хорошо, что окружающим смысл нашего шума неясен: а то мы тут смеемся, как целый гусарский полк, а лица у всех — как при звуках воздушной тревоги.

— Пусть попробует, — еще спокойнее отозвался Схимник. Потом наклонился над столом и задул угасающий пепел от пуговицы. А она была металлической, без единого клочка ткани или кожи, такая бы только расплавилась, если на самом деле.