А. К. Баиов в первом выпуске своего многотомного труда «Курс истории русского военного искусства»[17]
, посвященного русскому войску XVII в., не вышел за рамки уже сложившейся «антистрелецкой» традиции, но обнаружил несоответствие фактов установившимся негативным оценкам. Исследователь обратил внимание на увеличение количества стрельцов к концу XVII в. и на сходство стрельцов и солдат: «Увеличение числа стрельцов было вполне естественно, т. к. они во всех отношениях близко подходили к войскам нового типа, а между тем постоянная почти борьба с западными государствами, обладающими многочисленной пехотой, требовала и в русских войсках иметь пехоты возможно больше…»[18]. Утверждение о «многочисленной пехоте» западных государств, с которыми воевала Россия в XVII в., справедливо лишь в отношении Швеции, но во время русско-шведской войны 1656–1658 гг. не было ни одного крупного полевого сражения с массовым участием пехоты. Найти другое объяснение обнаруженному несоответствию «антистрелецкой» традиции и факту увеличения численности стрельцов Баиов не смог, т. к. сам работал в рамках указанной историографической линии.Советская историография
В советский период точка зрения, признающая безусловную положительную оценку петровских реформ, была принята и получила дальнейшее развитие. Соответственно, была принята негативная оценка московских стрельцов. При этом в советской историографии, в отличие от дооктябрьской, московские стрельцы рассматривались как в комплексе проблем русского войска XVII в., так и становились предметом отдельного изучения. Среди работ советских историков, посвященных эти вопросам, следует выделить труды А. В. Чернова, П. П. Епифанова, С. Л. Марголина, М.Д. Рабиновича.
В 1954 г. вышла работа А. В. Чернова[19]
, содержавшая ретроспективный анализ развития вооруженных сил России с XV до конца XVII вв. Историк уделил московским стрельцам значительное внимание в своей работе, проследив их развитие от возникновения в 1550 г. до 1680-82 гг. Книга Чернова явилась значимой вехой в военной истории России XVII в., т. к. была первым и на долгое время единственным советским исследованием такого уровня и масштаба. Применительно к последней трети XVII в. Чернов писал о московских стрельцах: «Изменения иного характера произошли со стрельцами… Рост стрелецкого войска шел за счет московских стрельцов, число которых возросло с 8000 человек в 1637 г. до 22 500 человек в 1681 г. В походах участвовало 5-10 % всех стрельцов, которые составляли от 4 до 12 % общей численности войска. Значит, рост стрельцов не вызывался внешними потребностями государства…»[20]. Чернов полагал, что полки «нового строя» были новыми, а значит – лучшими, по сравнению с частями «старого строя», но никак не отразил критерии «устарелости», согласно которым стрелецкие приказы якобы потеряли свое значение по сравнению с солдатами «нового строя». Историк обосновывал тезис, согласно которому появление регулярной армии в России не являлось результатом спонтанного решения Петра. Началом «регулярства» Чернов считал как раз полки «нового строя».Работа Чернова стала своего рода универсальной энциклопедией русской военной истории XVII в. Все вопросы, поднимавшиеся в этой области исторического знания, так или иначе не выходили за рамки концепции Чернова. Историки, разрабатывавшие невоенную проблематику, использовали работу Чернова как справочник с окончательно установленными истинами.
П.П. Епифанов[21]
исследовал «Учение хитрости ратного строения пехотных людей» – один из старейших российских боевых уставов. В своей трактовке проблем, связанных со стрелецким войском, он повторил написанное Черновым и его предшественниками.Работы С. Л. Марголина[22]
и М.Д. Рабиновича[23] представляют особенный интерес. Необходимо отметить, что оба автора совершили первую попытку выхода за рамки «антистрелецкой» линии в историографии. Марголин рассматривал стрелецкое войско отдельно, не смешивая его, как Чернов, с другими родами войск, и привлекал не только традиционные источники, но и новый актовый материал.Рабинович пытался установить некоторые пути преемственности армии царя Алексея Михайловича и армии Петра I по линии московских стрельцов. К сожалению, ни С.Л. Марголин, ни М.Д. Рабинович не создали больших работ по истории русского войска XVII – нач. XVIII в.
Отдельное место в историографии московских стрельцов занимают работы В. И. Буганова[24]
, исследовавшего социальные конфликты второй половины XVII в. Московские стрельцы участвовали в подавлении Медного бунта 1662 г., являлись прямыми участниками восстаний 1682 г. и 1698 г. Буганов рассматривал московских стрельцов и как часть стрелецкого сословия, и как отдельную внутрисословную корпорацию.