В то же время, желая опорочить Гуревича, подсудимый пытается обвинить его самого в распространении эротического рассказа… Может быть, когда-то Мясников и был порядочным человеком, но сейчас от былых достоинств не осталось следа… В одном месте он пишет: «подневольный тяжкий труд», в другом — «могут числиться и не работать». Где же логика? В своих публикациях Мясников много писал об улучшении условий труда, спрашивается, как могут эксплуатируемые трудящиеся улучшать условия своего труда? Подсудимый назвал такую постановку вопроса абсурдной, но она вытекает из его писаний — с чьей стороны абсурд?..
У советских людей нет почвы для клеветы на государство и общество. Нет, сомнения, что Мясников попал под влияние антисоветски настроенных лиц. Факт знакомства с текстом «173 свидетельства» Елагина и Усатова не отрицается подсудимым. Он пишет в своем заявлении, что этот текст «отражает точку зрения комментаторов зарубежных радиостанций». Вот, уважаемый суд, истоки морального падения и клеветы подсудимого… Состав клеветы совершенно очевиден: пишет об угнетенном положении советской женщины, о преследованиях верующих — и не может привести ни одного примера, ни одного факта… Не вызывает сомнения, что статья была изготовлена не менее, чем в пяти экземплярах… Изучение материалов дела с учетом образования, личности подсудимого… Умышленное преступление. Заслуживает максимального наказания по ст. 190-й. Два года по ст. 228-й.
Конспект не передает ораторского искусства, зато слово в слово фиксирует приемы и содержание обвинения. Лягушки выпрыгивали из уст прокурорствующей наяды, я их усердно отлавливал на бумагу, чтобы сполна вернуть в Последнем слове. Ни слова правды. Образчик фактических искажений и словесного подлога. Была ли она искренна, верила ли в то, что говорила? Не думаю. Это ей совершенно не нужно. Она — обвинитель, ее орудие — черная краска, перед ней единственная задача — вымазать подсудимого сверху донизу. Как бы ни было сфабриковано дело, сколько ни будь козырей у защиты, роль прокурора состоит в том, чтобы все это превратить в сажу. Так они понимают свою задачу и отрабатывают зарплату. Клеветники-профессионалы. Каково выслушивать от такого обвинение в клевете? Клеветой клевету поправ — не сумасшедший ли дом этот суд?
В перерыве между прениями и приговором адвокат, подойдя ко мне, щелкнул языком:
— Какова? Очень умеренный тон, без обычных грубостей — талантливая речь!
Без грубостей? Разве что матом не ругалась. Талантливая? Пожалуй, если наглость — это талант. Я был далек от того, чтобы любоваться стилистическими красотами — так ошеломлен содержанием речи. Другой, может, посмеялся бы, но восторгаться — чем?
Мне говорили, что по окончании суда коллеги, в том числе и адвокат, поздравили Сербину с удачным выступлением. В том же или в 1982 г. она была признана лучшим прокурором Москвы. Речь на моем процессе дает представление о технологии ее успеха. Из конспекта видны технические уловки, которые она практикует в своей блистательной карьере.
С порога отметаются всякие сомнения в обвинительных материалах следствия. Процедурных нарушений и незаконных приемов у следователя не может быть. Понятно почему: ведь следствие ведется под контролем прокурора, и прокурор же подписывает обвинительное заключение — никогда прокурор на суде не усомнится в действиях своего коллеги, он его всячески защищает. Зато в отношении подсудимого прокурор не дает себя сбить с непримиримо атакующей позиции. Когда нечего ответить на аргументы защиты, они пропускаются мимо ушей либо фокус вопроса смещается так, чтобы загнать защиту в тупик, выставить в смешном виде. «Вы писали заявление в камере? В камере. И утверждаете, что следователь стоял и диктовал вам?» Хотя я этого не утверждал, речь шла совсем о другом. Обвинитель старается не быть голословным, но в обоснованиях не брезгует ничем — вплоть до извращения фактов и прямой лжи. Выдумывается, например, какая-нибудь несуществующая теория или аксиома вроде истинности первых показаний, хотя через некоторое время прокурор может утверждать прямо противоположное. Почему, собственно, именно первые показания истинны? Оказывается потому, что «когда обвиняемому предъявляются данные предварительного следствия, только тогда он начинает говорить». Hо материалы следствия предъявляются не в начале, а в конце, на закрытии дела. Получается чепуха, а не «теория» Но дело сделано, создается впечатление обоснованности — кто будет ловить прокурора на слове? Доводы защиты прокурор стремится обратить против подсудимого.