Московские тюрьмы

Пониманию и сближению народа с интеллигентской оппозицией сильно вредит ренегатство в диссидентской среде. Публичные покаяния Якира, Красина, Дудко, Репина, Радзинского и иже с ними компрометируют не столько их, сколько все демократическое движение. Поощряя репрессии, ренегатство к тому же рвет оппозицию изнутри. Каждый такой случай, во-первых, разваливает важные участки неимоверными жертвами созданного дела, во-вторых, ставит под удар десятки нужных людей, группирующихся вокруг этого дела. Пропаганда старается вовсю: ренегатов затаскивают на телевидение, на радио, в газеты. О них узнают миллионы и по ним судят о диссидентах. Каждый такой случай отшатывает народ от передовой интеллигенции, как бы подтверждает самые черные пасквили о диссидентах. Ведь по ренегатам судят о сотнях других, которых народ либо не знает, либо знает по газетной клевете: скажи кто твой друг и я скажу кто ты. Создается нехорошее впечатление о всей оппозиции, сводятся на нет деятельность и страдания лучших сынов Родины. Действительно ли диссиденты всерьез озабочены интересами общества, кто поверит, что права человека для них важнее собственного благополучия? Пока диссиденты народ в этом не убедили. И в этом немалая заслуга публичных отступников, а также и тех, у кого язык не поворачивается назвать вчерашнего соратника так, как он сейчас должен быть назван, — предателем. Сегодня ночью слушаю по «Свободе» о выступлении главы американской делегации на Стокгольмской конференции. В списке жертв нарушений Хельсинской договоренности называет, например, Шатравко и Радзинского. Оба имени рядом, упомянуты с одинаковым почтением. Между тем огромная разница. Шатравко стойко держится не первый срок, ни в чем не изменил ни людям, ни своим убеждениям.

Недавно мы узнали, что, не выпуская из лагеря, ему еще добавили два с половиной года с переводом на строгий режим. Радзинский уже во время следствия отказался от своих друзей и убеждений, раскаялся и рассопливился во все тяжкие — выторговал ссылку вместо лагеря. Но и там неуютно: пишет спекулятивное обличительное письмо Рейгану, охаивает бывших соратников по группе Доверие — широковещательно разносит свое ренегатство по всем иностранным агентствам на весь мир. В результате половину якутской ссылки благополучно отбывал дома, в Москве. И вот портрет этого подлеца вижу на майке одного из ведущих членов Доверия, срамное имя его в одном ряду с Шатравко — что может быть оскорбительнее для страдающего человека? Предателя чтут наравне с глубоко порядочным человеком — какая же тут нравственность? Подобная беспринципность и неразборчивость внушает массам обоснованное сомнение в высокой нравственности всего диссидентского движения. А коли так, то какая разница между диссидентами и коммунистами? Шило на мыло, хрен на редьку — чего выбирать? Вопрос для народа остается открытым.

Задачей первостепенной важности становится популяризация имен и деятельности подлинных героев демократической оппозиции. Слава богу, она состоит не из одних Якиров, Репиных и Радзинских. Ни пятнышка, например, на совести диссидентских женщин. Не зря символ свободы — женщина. Образ наших мучениц коммунистического тоталитаризма не менее восхитителен, чем у Делакруа на баррикадах или в Нью-Йоркской гавани с факелом. Сквозь слезы сострадания гордость за них. Несгибаемы наши идеологи борьбы с тоталитаризмом Солженицын и Сахаров. Зажигателен пример подвижничества Амальрика, Буковского, Орлова, Марченко и многих других известных и неизвестных. Несмотря на грязь клеветы, замалчивание и репрессии, эти люди пробудили дух сопротивления в подавленном обществе. В недрах железного занавеса из этих людей созрела стойкая нравственная оппозиция, сила, способная повести за собою народ. Вулкан зарокотал. Люди еще не видят, что там клокочет, что предвещает, но земля уже дрожит под ногами, бюрократическая гора сотрясается, и ничего хорошего не светит тем, кто наверху. Близкое извержение волнует всех. Что обещает оно: катастрофу или желанные перемены? Как к нему относиться: плохо или хорошо? Чем обернется: перетряской наверху или радикальным переустройством сверху донизу? Кто разъяснит это людям лучше самих диссидентов? Но их слово под строжайшим запретом. Сумеют ли они сказать так, чтобы народ их услышал? Пойдет ли масса за ними? Мне думается, что вопрос об отношении общества и оппозиционной интеллигенции со всей остротой встал именно в настоящее время.