Читаем Московские тюрьмы полностью

Вошел он вежливо, почти робко. Высокий, в коричневом свободном костюме. Не успел положить матрац, принялся усердно зачесывать редкие длинные пряди на лысине. Взял тряпку — протирает столик, кровати, тумбочку. «Мы протирали, садись, отдохни», — урезониваем его с Володей. Улыбается виновато: «У меня мания чистоты. Пока сам все не вытру, не успокоюсь». Протер пол. Еще расчесался. Евгений, Женя. Фамилия, кажется, Вешкурцев или что-то вроде того. Лет сорока с небольшим. Перевели сюда из Бутырки. В ходе расследования обнаружились какие-то его связи с иностранцами. Он диву дается: «Когда-то пару икон подарил. Мне — джинсы для дочери. Совершенно была случайная встреча, я уж давно забыл. Как они через столько времени вспомнили, как узнали? Чудеса!» А взяли его по хозяйственной статье, кажется, 92-й — хищение госсобственности путем присвоения или злоупотребления служебным положением. Женя — то ли начальник, то ли главный инженер специализированного СУ по отделке кабинетов, всяких дач, в общем, был хозяином всевозможного строительного дефицита — мрамора, ценной древесины, отделочных материалов, — за которым охотятся высокопоставленные любители служебного и домашнего комфорта. Широкие связи на самом высоком уровне. Блат. Угождал выполнением левых заказов, выделением лимитных материалов. Приписки в отчетности, махинации — это неизбежно, если хочешь, чтобы управление процветало. Что-то и в свой карман. Но я верил ему, что не для себя лично — для дела. У хозяйственника, особенно у строительного руководителя, всегда должны быть под рукой наличные деньги: угостить нужного человека, быстро приобрести подвернувшиеся материалы, нанять людей для срочного заказа и т. п. А работа у них тонкая, требует художника, мастера, рабочего высокой квалификации. Им надо платить не по госрасценкам. Крутился Женя, был довольно оборотист, все успевал. Из собственных приобретений была лишь кооперативная квартирка для вышедшей замуж дочери. Больше ничего не нажил. Кому-то понадобилось его слопать. Подкопаться под преуспевающего хозяйственника ничего не стоит. Потому и преуспевает, что лавирует, иначе бы сняли за неуспеваемость. Каждый на «крюке» и каждый знает, что в любой момент его могут «подсечь». Это и заставляет хозяйственника угождать направо-налево. Испортились отношения — уходи сам по добру по здорову. Встал на принцип — твоя песня спета. Вышестоящий пришлет неподкупную ревизию, подчиненные съедят анонимками. Женя не успел или не захотел уйти. Понадеялся на свою высокую клиентуру, хотел доказать правоту. Однако хозяева больших кабинетов хороши, когда им что-то нужно, а когда нужно тебе, а им нет, то ты для них больше не существуешь. В качестве правдолюбца Женя был им не нужен. Типичная история хозяйственника, покушавшегося на независимость. Видно было, что он никак не ожидал такой катастрофы. Полгода — в Бутырке, две недели — при мне, а к тюрьме привыкнуть не может. На этой почве заскоки. Ни с того, ни с сего вдруг: «Слышите!» — и палец антенной: «Голос!» Какой голос в толстых лефортовских стенах? «А я слышу. Мне часто идут сигналы из космоса». «Наверное, это твой внутренний голос, Женя». «Нет, внутренний голос я знаю, а этот издалека, снаружи. Я спрашиваю мысленно, он отвечает. Или сам выходит на связь, как сейчас. Не смейтесь, вполне серьезно». «И что он тебе говорит?» «Что я умру в тюрьме». Говорит серьезно, внешне спокоен. Косит? Или правда ему чудится? Не поймешь. Но это нечасто. Больше рассказывал реальные вещи.

В Бутырке он сидел в больничном крыле, в спецкамере человек на шесть. Трудно разобраться, по какому признаку водворяют вместе на спец — настолько разная публика. Интеллигентный хозяйственник и дворовый жулик, блатной урка и психопат-убийца. Женя с изумлением рассказывал об экземпляре homo sapiens, о существовании которого раньше не подозревал. Зовут Витя. Познакомились так. Женю заводят в камеру, и некуда сесть. Кровати заняты, за столом люди. И никакого внимания. Положил скатанный матрац на пол, осмотрелся. «Эта! — кричит ему с нижней кровати лихой молодец. — Подь сюда!». Женя подходит. «Принеси воды». «Ты болен?» — деликатно осведомился Женя. «Я что сказал? — парень делает страшную рожу и пальцы вилкой, — Моргалы выколю!». «А, вот ты о чем! — догадывается Женя. — Если ты, сопляк, еще раз назовешь меня на ты, я тебе мозги вышибу. Чего вылупился? Вставай, помоги устроиться!». Парень моментально преображается. Добровольно уступает свою кровать, стелит себе на полу. Женя его удерживает: не надо, он сам будет на полу, пока не освободится место. Куда там! Парень, оказывается, очень уважает старших. «Люблю сильных и умных, таких, как ты» — признается он Жене. Разговорились.

— У меня брательник такой. Мы с ним как две капли. Знаешь, какой брательник? Во дворе в домино без очереди. Три ходки сделал! И завязал. Ему больше не надо. Ложки есть, вилки есть, жена — на месте, квартира — живет, как король! У меня это вторая ходка, надо до 30 еще одну, и тоже завяжу.

— Зачем тебе, Витя, три ходки?

Перейти на страницу:

Все книги серии Лютый режим

Московские тюрьмы
Московские тюрьмы

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это первая книга из задуманной трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…Есть четыре режима существования:общий, усиленный, строгий, особый.Общий обычно называют лютым.

Алексей Александрович Мясников , Алексей Мясников

Биографии и Мемуары / Документальное
Зона
Зона

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это вторая книга из задуманной трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…Есть четыре режима существования:общий, усиленный, строгий, особый.Общий обычно называют лютым.

Алексей Александрович Мясников , Алексей Мясников

Биографии и Мемуары / Документальное
Арестованные рукописи
Арестованные рукописи

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это третья книга из  трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…Есть четыре режима существования:общий, усиленный, строгий, особый.Общий обычно называют лютым.

Алексей Александрович Мясников , Алексей Мясников

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное