Читаем Московские встречи полностью

— На высокой горе — церковь. Березы с грачиными гнездами. Старое кладбище. Неподалеку имение помещицы Кашиной. В юности Сергей был влюблен в неё…

Шура рассказывает о золотой рязанской осени, о необыкновенно красивой русской зиме, о весёлых святках, когда Сергей приезжал домой на каникулы.

После пожара отец Есенина купил небольшую избушку и поставил её в огороде. Всё в ней было бедно и убого: половину избы занимала русская печь, небольшой стол, три стула, деревянная кровать — вот и всё убранство.

— Но распахнешь маленькое оконце, и перед глазами — настоящая сказка! Цветут яблони и вишни…

Разложив на диване нехитрые предметы из своей коробки — ножницы, нитки, напёрсток — и обозначив ими, где домик, где яблоня, где вишни, Шура увлечённо продолжает рассказывать об отце, о матери, о детстве брата, даже не заметив, как в комнату со свертками в руках тихо входят Есенин и Буданцев. Остановившись у дверей, они с любопытством слушают её рассказ.

— Отец был худощавый, невысокого роста. Глаза голубые, чистые, всегда по ним угадаешь его настроение. Такие же глаза и у нашего Сергея…

Не замечая брата, Шура рассказывает о том, как отец в детстве пел в церкви, на клиросе. У него был небольшой, но приятный тенор, и ей нравилось, когда он пел песню: «Прощай жизнь, радость моя».

— Эту песню в семье любили все — и мать, и сестра Катя, и я, — бесхитростно делилась Шура.

Уже не в состоянии сдержаться от улыбки, Сергей Александрович прикрыл ладонями глаза сестры.

— Ах ты, красавица моя рязанская! — И он жарко расцеловал её, смущённую до слез. Она тут же выбежала из комнаты.

Сидим за чаем и слушаем новые стихи поэта. Есенин читает сегодня особенно задушевно.

Низкий дом с голубыми ставнями,Не забыть мне тебя никогда, — Слишком были такими недавнимиОтзвучавшие в сумрак года.До сегодня ещё мне снитсяНаше поле, луга и лес,Принакрытые сереньким ситцемЭтих северных бедных небес… 


Нежаркая тифлисская осень. Открытые трамвайные вагончики и детские дудочки кондукторов, узкие, кривые улочки старого Авлабара, истошные крики ишаков, знаменитые серные бани с восточными инкрустациями из маленьких зеркал, где бывали Грибоедов и Пушкин, духан «Симпатия» с живой рыбёшкой в фонтане, гениальные в своей наивной простоте чёрно-жёлтые клеёнки художника-самоучки Пиросмани, воды Лагидзе, ветхие деревянные балкончики и ни с чем не сравнимое грузинское радушие и гостеприимство!

Совсем недавно здесь побывал Есенин. О нём много рассказов и легенд.

Есенин встречался на Кавказе с грузинскими поэтами и журналистами. О своём знакомстве с ним рассказал живший в Тифлисе поэт Михаил Юрин.

— Однажды я пошёл в гостиницу к приехавшему из Москвы критику Илье Вардину. В номере было полутемно. В глубоком кресле, спиной к окну, сидел какой-то молодой человек в сером пальто и в шляпе. Он сосредоточенно водил тростью по паркету. Отрекомендовав меня как руководителя местной поэтической молодежи (я это принял как должное), Вардин назвал незнакомца:

— Сергей Есенин.

Я онемел. В этот день в «Заре Востока» были опубликованы его «Стансы», посвящённые П. И. Чагину. Мне очень хотелось спросить у Есенина, что значит слово «стансы». Но я постеснялся…

Юрин рассказал о том, как Есенин выступил на собрании партийного актива Закавказья.

— Это происходило в огромном зале кооперации, недалеко от Верийского моста. Здесь собрался партактив Грузии, Армении и Азербайджана. Собрание вёл секретарь Заккрайкома Серго Орджоникидзе. Среди других в президиуме находился и Сергей Миронович Киров.

Узнав, что в Тифлисе Есенин, товарищи попросили меня пригласить его на собрание партактива.

— Бери машину и вези его сюда.

Я помчался в гостиницу. «Захвачу ли его дома?» Стучу. Дома!

— Сергей Александрович, собирайся! Тебя приглашают выступить перед партактивом. Лучшие люди собрались…

Есенин как-то даже немного растерялся. Потирая руки и волнуясь, он стал ходить по номеру.

— Как же это? Так прямо и поехать?.. Просто так, сразу…

— Так и поедем. Народ ждёт.

Он попросил разрешения на минутку забежать в парикмахерскую побриться, — и вот мы уже подъезжаем к клубу.

Не раздеваясь, мы прошли по залу на сцену. Увидев Есенина, все присутствующие поднялись и стоя приветствовали его, пока он шёл между стульев. Есенин был заметно растроган. Поднявшись на сцену и положив на стул шляпу и трость, он по приглашению товарища Орджоникидзе стал между столом президиума и трибуной и сразу стал читать стихи:

Я посетил родимые места,Ту сельщину,Где жил мальчишкой,Где каланчой с берёзовою вышкойВзметнулась колокольня без креста… 

Слушали Есенина с жадным вниманием. А когда он дошёл до предпоследней строфы:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное