Московские загадки

Новую пору своей жизни Евдокия Ростопчина назовет порой тщеславия, «которым она жила». Светские успехи словно должны отвлечь ее от мыслей и чувств, у которых нет будущего. «Я вдохновенья луч тушила без пощады для света бальных свеч… я женщиной была», – скажет поэтесса о себе. Но в канун этой нелегкой для нее поры, весной 1832 года, Ростопчина напишет своего рода эпитафию Пушкину – стихотворение «Отринутому поэту». Речь в нем шла не о литературе – о личной жизни. Карточный долг Пушкина продолжал существовать и обрастать немыслимыми процентами – его сумеют погасить только опекуны Натальи Николаевны и пушкинских детей после смерти поэта. Мысли о заработке, постоянно растущей семье, о связях с двором не оставляли Пушкина ни на минуту. Сведения о петербургской жизни Пушкиных были неутешительными. Но самое удивительное – Ростопчина не принимает сторону одного Пушкина, она искренне симпатизирует Наталье Николаевне, считая ее обреченной на семейные неурядицы.

После трех лет семейной жизни Ростопчины переезжают в Петербург. Имя графини окружено громкой славой. Журналы охотно предоставляют свои страницы ее поэзии, критики не скупятся на восторженные похвалы. Ее особенно поддерживают В.А. Жуковский и – Пушкин. Наконец-то у них завязываются более тесные и постоянные отношения. Ростопчина не претендовала на обычный столичный салон. У нее превосходная кухня, и ростопчинские обеды собирают всех самых знаменитых литераторов. Впрочем, Пушкин замечает, что насколько Ростопчина превосходно пишет, настолько же неинтересно она говорит. Поэту не приходит на ум, что все дело в растерянности, которую испытывает перед ним графиня. Быть в его обществе просто светской женщиной она не умеет, а литературные беседы ее, так привлекавшие и Николая Огарева, и Жуковского, и впоследствии Лермонтова, были для Ростопчиной невозможными именно с Пушкиным. Недаром она напишет в одном из своих стихотворений:

Боюсь двусмысленных вопросов и речей!
Боюсь участия, обмана… и друзей.

Ее чувство к Пушкину слишком трепетно и благоговейно, чтобы позволить набросить на него хоть малейшую тень.

Кого только нельзя было встретить в петербургском доме Ростопчиных! Здесь и известные приезжие итальянские певцы, и великолепные музыканты братья Виельгорские, М.И. Глинка, А.С. Даргомыжский. Круг литературных друзей расширяется за счет Вяземского, А.И. Тургенева, Владимира Одоевского, П.А. Плетнева, С.А. Соболевского, Владимира Соллогуба. Для Ростопчиной наступает третья и самая счастливая, по ее собственному признанию, пора ее жизни:

Но третия пора теперь мне наступила, —
Но демон суеты из сердца изженен,
Но светлая мечта Поэзии сменила
Тщеславья гордого опасно-сладкий сон.
Воскресло, ожило святое вдохновенье!..
Дышу свободнее; дум царственный полет
Витает в небесах, и Божий мир берет
Себе в минутное, но полное владенье;
Не сердцем – головой, не в грезах – наяву,
Я мыслию теперь живу!

Пушкин настолько дорожит домом Ростопчиных, что даже за день до дуэли приезжает обедать к графине. «Обычный гость», как отзываются о нем современники. Привычная сдержанность Евдокии Петровны не позволит тем же современникам увидеть всю глубину трагедии, которой стала для нее гибель поэта. Один Жуковский, сердцем проникший в тайну графини, делает ей необыкновенный подарок – последнюю черновую тетрадь Пушкина, в которую тот еще ничего не успел вписать. Тетрадь сопровождалась запиской, в которой Жуковский благословлял Ростопчину «докончить книгу».

И какими стихами, посвященными памяти великого поэта, откликнется на нее графиня:

Смотрю с волнением, с тоскою умиленной
На книгу – сироту, на белые листы,
Куда усопший наш рукою вдохновенной
Сбирался вписывать и песни и мечты;
Куда фантазии созревшей, в полной силе
Созданья дивные он собирать хотел…
…И мне, и мне сей дар!
Мне, слабой, недостойной.
Мой сердца духовник пришел ее вручить,
Мне песнью робкою, неопытной, нестройной
Стих чудный Пушкина велел он заменить!..