Московский дневник

28 января.

Была прекрасная оттепель, я рано вышел, чтобы побывать на улицах справа от Арбата, что я уже давно собирался сделать.

И вот я пришел на площадь, где прежде находилась царская псарня138. Она окружена низкими домами, у некоторых из них – порталы с колоннами. Но на одной стороне между ними стоят и отвратительные высокие дома, более новые. Здесь расположен «Музей быта сороковых годов»139 – это приземистый четырехэтажный дом, квартиры которого со вкусом обставлены в стиле домов богатых горожан того времени. Прекрасная мебель, во многом напоминающая стиль Луи Филиппа, шкатулки, подсвечники, трюмо, ширмы (одна из них очень своеобразная, из толстого стекла в деревянной оправе). Все эти помещения обустроены так, словно в них еще живут, бумаги, записки, халаты, шарфы – все это лежит на столах или висит на стульях. Но всю экспозицию я прошел очень быстро. К своему удивлению, я не обнаружил детской (потому и игрушек тоже не было), может быть, тогда не было отдельных детских комнат? Или ее не собрали? Или она находилась на последнем этаже, который был закрыт? После этого я продолжил прогулку по боковым улицам. Под конец я снова вышел на Арбат, остановился перед одним из книжных лотков и увидел книгу Виктора Тиссо «Россия и русские» 1882 года издания. Я купил ее за 25 копеек, решив, что из нее можно почерпнуть кое-какие факты и имена, которые могли бы быть полезны мне, чтобы лучше понять город, и пригодятся в работе над запланированной статьей. Я оставил эту книгу дома и потом пошел к Райху. В этот раз наша беседа шла лучше, я твердо решил не допускать никаких обострений. Мы говорили о «Метрополисе»140 и той отрицательной реакции, которую фильм вызвал в Берлине, по крайней мере у интеллигенции. Райх пытался свалить всю вину за неудавшийся эксперимент на завышенные требования интеллигенции, которые и провоцируют подобные рискованные попытки. Я опровергал это. Аси не было – она должна была прийти только вечером. Но какое-то время там была Маня. Еще там была Даша, маленькая украинская еврейка, которая там живет и сейчас готовит Райху. Она мне очень понравилась. Девушки говорили на идише, но я не понимал, что они говорили. Оказавшись снова дома, я позвонил Асе и попросил прийти после Райха ко мне. Она и в самом деле пришла. Она была очень усталой и сейчас же улеглась на кровать. Я сперва был очень скован, едва мог сказать слово, опасаясь, что она снова уйдет. Я достал свою картину с мышами, которую мне подарил Бартрам, и показал ей. Потом мы еще поговорили о воскресенье: я все же пообещал поехать с ней к Даге. Мы снова целовались и говорили о том, чтобы жить вместе в Берлине, пожениться, по крайней мере – как-нибудь отправиться вместе путешествовать. Ася сказала, что ей еще ни с одним городом не было так тяжело прощаться, как с Берлином, не из-за меня ли это? Мы вместе поехали к Рахлиной на санях. На Тверской даже не хватало снега, чтобы сани могли быстро ехать. Зато на боковых улицах все было отлично. Извозчик свернул по незнакомому мне пути, мы проехали мимо бань и увидели прелестный потаенный уголок Москвы. Ася рассказывала мне о русских банях; я уже знал, что это настоящие центры проституции, как это было в средневековой Германии.

Александр Родченко. Часовой у Шуховской башни. 1929 г.

Я рассказал ей о Марселе. У Рахлиной никого не было, когда мы к ней приехали почти в десять. Это был прекрасный тихий вечер. Она рассказывала разные разности об архиве. В том числе что в секретных местах переписки некоторых членов царской фамилии была найдена невообразимая порнография. Разговор, следует ли это публиковать. Я понял истину умного замечания Райха, который зачислил Маню и Рахлину в категорию «моральных» коммунистов, которые обречены оставаться на средних постах и никогда не достигнут собственно «политических» высот. Я сидел на большом диване совсем рядом с Асей. На ужин была каша с молоком и чай. Я ушел без четверти двенадцать. Ночь тоже была замечательно теплой.