Московский дневник

1 февраля.

Утром я еще раз сходил в мою обычную кондитерскую, заказал кофе и съел паштет. Потом в Музей игрушки. Не все из заказанных мной фотографий были сделаны. Я не слишком горевал об этом, поскольку я тем самым как раз в тот момент, когда деньги были мне очень нужны, получил 10 червонцев. (Дело в том, что фотографии я оплатил заранее.) В Музее игрушки я пробыл недолго, а поскорее поехал в институт Каменевой, чтобы попрощаться с доктором Нимен. Оттуда на санях к Бассехесу. Оттуда со слугой в железнодорожную кассу и дальше на машине в таможню. Что там снова предстояло сделать, описанию не поддается. У кассы, где пересчитывали тысячи, пришлось прождать двадцать минут. Во всем учреждении никто не мог разменять пять рублей. Было необходимо, чтобы этот чемодан, в котором были не только замечательные игрушки, но и все мои рукописи, попал на поезд, на котором я ехал сам. Поскольку багаж шел только до границы, мое присутствие в тот момент, когда он достигнет границы, было обязательным. В конце концов все удалось. Но я снова убедился в том, насколько люди еще пропитаны холопством. Как беззащитен был этот слуга против всех издевательств и равнодушия таможенников. Я облегченно вздохнул, когда отпустил его, дав червонец. Нервозность снова пробудила у меня боли в спине. Я был рад, что у меня есть еще несколько спокойных часов. Я неторопясь прошелся вдоль ряда красивых ларьков на площади, снова купил красный кисет с крымским табаком и заказал после этого в ресторане Ярославского вокзала обед. У меня еще оставались деньги, чтобы послать телеграмму Доре и купить Асе домино. Подсобравшись, я проделал эти последние походы по городу; и они доставили мне удовольствие, поскольку я мог позволить себе большую беспечность, чем это было обычно в Москве. Без малого в три я снова был в гостинице. Швейцар сказал мне, что ко мне приходила дама. Она сказала, что придет еще. Я пошел в свою комнату, а потом сразу же в контору, чтобы заплатить. Лишь вернувшись, я заметил на письменном столе записку от Аси. Там было написано, что она долго ждала, ничего еще сегодня не ела и пошла в столовую рядом. Она ждет меня там. Я поспешил на улицу и увидел, что она идет мне навстречу. Она съела только кусок мяса, была все еще голодна, и прежде чем идти с ней в комнату, я еще раз выскочил на площадь, купил ей мандаринов и сладостей. Второпях я взял с собой ключ от комнаты; Ася сидела в вестибюле. Я спросил: «Почему ты не пошла в комнату? Ведь ключ в двери!» И меня поразила редкая дружелюбность ее улыбки, когда она ответила: «Нет».

В этот раз Дага была в хорошем состоянии, у Аси состоялся очень резкий и успешный разговор с врачом. И вот она лежала в моей комнате на кровати, усталая, но в хорошем настроении. Я сидел то около нее, то у стола, где я надписывал для нее конверты с моим адресом, то подходил к чемодану, доставал и показывал ей игрушки, приобретения прошедшего дня. Они ее очень порадовали. Но тем временем – не без влияния огромной усталости – слезы все ближе подступали к моим глазам. Мы еще говорили о чем-то. О том, что писать ей и что нет. Я попросил ее сделать для меня кисет. Писать. И когда оставалось лишь несколько минут, мой голос начал дрожать, и Ася увидела, что я плачу. Тогда она сказала: «Не плачь, а то я тоже заплачу, а если я заплачу, то перестану не так скоро, как ты». Мы крепко обнялись. Потом мы пошли наверх, в контору, где делать было нечего (но ждать заведующего мы не хотели), появилась горничная – я пробрался, не дав чаевых, с чемоданом к выходу, а Ася с пальто Райха под мышкой – за мной. Я тут же попросил ее позвать сани. Но когда я собирался садиться и еще раз попрощался, я попросил ее проехать со мной до угла Тверской. Там она вышла, я рывком, когда сани уже пошли, еще раз прижал посреди улицы ее руку к губам. Она еще долго стояла и махала. Я махал ей в ответ. Сначала мне показалось, что она повернулась и пошла, потом я потерял ее из виду. С большим чемоданом на коленях я плача ехал по сумеречным улицам к вокзалу.