Московский дневник

Я прошелся еще немного по Садовой и поехал потом около половины первого к Бассехесу. Он много говорит, кое-что из этого полезно, но постоянно повторяется и рассказывает неинтересные вещи, отражающие лишь его стремление к признанию. Однако он любезен и полезен мне, поскольку дает мне немецкие журналы и помог найти секретаршу. – После обеда я не сразу пошел к Асе: Райх хотел поговорить с ней наедине и просил прийти в половине шестого. В последнее время я почти не могу поговорить с Асей. Во-первых, ее здоровье снова серьезно ухудшилось. У нее поднимается температура, но это, пожалуй, только способствовало бы спокойному разговору, если бы не мучительное присутствие ее соседки, которая, в отличие от гораздо более тактичного Райха, говорит громко и настойчиво, вмешивается в любой разговор и к тому же настолько понимает по-немецки, что убивает во мне остатки энергии. В одну из редких минут, когда мы оказались одни, Ася спросила меня, готов ли я еще раз приехать в Россию. Я ответил, что только в том случае, если буду немного говорить по-русски. Но и в этом случае решение будет зависеть от некоторых других вещей, от денег, моего самочувствия, ее писем. Они, в свою очередь, сказала она уклончиво, зависят от состояния ее здоровья – но я-то знаю, что она почти все время уклоняется от прямого ответа. Я ушел и принес по ее просьбе еще мандаринов и халвы, которые я отдал сестре внизу. На вечер Райх попросил мою комнату, чтобы поработать со своей переводчицей. Я не смог решиться пойти один к Таирову на «День и ночь». Я посмотрел «Шестую часть мира» (в кинотеатре на Арбате). Но многого я не понял.

6 января.

К дню рождения Доры⁹⁰ я послал накануне телеграмму. После этого я прошел всю Мясницкую до Красных ворот и потом свернул в одну из широких боковых улиц, которые там начинаются. При этом я открыл, уже в темноте, пространство московских дворов. Я в Москве уже месяц. Этот день был совершенно серым, так что почти нечего писать. Утром за кофе в симпатичной маленькой кондитерской, которую я, наверное, еще часто буду вспоминать, Райх объяснил мне содержание кинопрограммы, которую я приобрел прошлым вечером. Потом я пошел диктовать к Бассехесу. Он предоставил мне хорошенькую милую машинистку, которая работает замечательно.

Александр Родченко. Бульвар к Сухаревке. 1929 г.

Но это стоит три рубля в час. Смогу ли я это выдержать, не знаю. После диктовки он пошел со мной в дом Герцена. Мы ели втроем. Сразу после обеда Райх пошел к Асе. Мне пришлось еще задержаться с Бассехесом, и мне удалось договориться на следующий вечер о встрече с ним на «Шторме»⁹¹. Он даже проводил меня до санатория. Наверху все было безнадежно. Все набросились на немецкие журналы, которые я опрометчиво принес с собой.

В довершение всего Ася заявила, что пойдет к портнихе, а Райх взялся ее проводить. Я сказал Асе через дверь «до свидания» и поплелся домой. Моя надежда, что вечером она еще зайдет ко мне, не осуществилась.

7 января.

В России государственный капитализм сохранил многие черты инфляционной поры. Прежде всего, правовую неопределенность внутреннего положения. НЭП, с одной стороны, разрешен, с другой – допущен лишь постольку, поскольку это в государственных интересах. Каждый нэпман может стать бессрочной жертвой поворота в финансовой политике, даже просто временной демонстративной меры властей. Тем не менее в руках некоторых людей скапливается невероятное – по русским масштабам – состояние. Я слышал о людях, которые платят больше 3 миллионов рублей налогов. Они являются антиподами героев военного коммунизма, героическими нэпманами.