Московский Джокер

Правда, в глубине души Виктория считала все это чем-то наподобие клубного устава. Она знала, что, как и сегодняшние, многие поколения мужчин из «этих семейств» ставили себе некие сверхзначимые цели, грезили наяву, что, впрочем, нисколько не мешало им в решении сегодняшних, вполне рациональных и осязаемых проблем. А коли так, туманные намеки на былое могущество родов и династий и на возможность однажды вернуть утраченное, играли в реальности даже некоторую положительную, системообразующую роль. Эти разговоры и «озабоченности» старших, сплачивали и давали особую марку средним и младшим. У Рейнгольдов и Марло, Багратов и Хрущевых, Белоозеровых и Голенищевых, кроме их реальных активов, кроме недвижимости и сокровищ и даже кроме их связей и влияния в среде современной мировой финансовой олигархии, оставалось и кое-что про себя. Кое-что про запас. Как бы только для внутреннего употребления.

Но в каждом поколении случался и перебор, свой анфан терибль, «ужасное дитя», слишком всерьез уверовавший в реальную достижимость высшей цели. Воспринимавший ее не как идеальную точку схождения в бесконечной исторической перспективе, а как задачу собственной жизни.

Именно таким был и Мартин Марло. И если его угробили не за просто так, по пьянке или по недоразумению, – а предположить это было для Виктории трудно, так как она прекрасно знала не только ледяное самообладание этого «гуляки праздного», но и его выдающиеся психо-физические данные, – так вот, если не это, то что же?

Конечно, она «доложит» все своим мужчинам. Им и решать, следует ли открывать расследование и кого к нему привлекать. Ее собственный поспешный ход в этом направлении следует, пожалуй, считать и последним.

Еще один бокал Пино-Гри из Коктебеля. Старый друг лучше новых двух. А вот Стабат Матер Долороза уже слишком истончает нервы. Нет, Мартин ушел не просто так. Уж скорее бы по-явился на свет внук.

Пусть хоть от этого полковника, что ли. Если уж с безотказным Петенькой что-то не заладилось. И почему-то мысли пустились в ту область, относительно которой она всегда считала себя спокойной. А что она оставит внуку? Не считая, разумеется, самой фамилии. Что конкретно?

Вот эту дачу – точнее, комплекс дачных и хозяйственных строений – на громадном участке, подлинники импрессионистов и передвижников, камешки… Вроде бы неплохо. Все это может служить куда дольше, чем портреты бесчисленных президентов на быстро ветшающих банкнотах. Если… Если только не меняются правила игры. А эти правила меняются не чаще, чем раз в тысячелетие. Но что, если ее внук, а он ведь будет ангелоподобным, не иначе, что если он подгадает появиться на свет Божий именно в тот момент, когда Бог решит поставить на этой планете новую пластинку.

Когда Римма полчаса назад заявилась к мужу, то застала его в меланхолии и нелюбви к жизни и самому себе. Он начал было жаловаться на нелепое и не совсем ведь законное поручение, которое дала ему сегодня утром Виктория, но не был выслушан. Вернее, выслушан он как раз был, но не только без участия, но, как казалось, даже и без понимания. Жена и не подумала присесть рядом с ним и вникнуть в его проблемы. Вместо этого она непрерывно расхаживала по комнате, что-то снимала с себя и тут же примеривала что-то другое, взятое наугад из шкафа. Кажется, она даже освежила подмышки и виски духами, он не очень-то приглядывался к ее манипуляциям. Наконец она подошла ближе к мужу и взглянула ему прямо в лицо. «Ты нужен мне», – сказала она ему, и все было решено, по крайней мере в данном случае, потому что она тоже была нужна ему.

Но слышал он от нее подобное совсем нечасто.

Он смутно, или даже не очень смутно, ощущал связь между состоянием, в котором она иногда возвращалась домой, и словами, которые она тогда произносила.

Да, Римма и на этот раз осталась верной себе. Ведь она никогда не выражала своего приступа как-то иначе, но только так, коротко и ясно: ты нужен мне, и было в этом что-то даже не физиологическое, а прямо медицинское.

Сорвав с него всю одежду, она толкнула его на разобранное ложе и обрушилась вслед за ним, с невероятной скоростью достигнув пика возбуждения. И если бы ее сейчас мог видеть ее недавний партнер, он был бы удивлен и, может быть, даже озадачен ее страстью.

Затем она села рядом с мужем, закурила сигарету и спокойно сказала:

– Да, ты, кажется, вляпался в гребаную историю.

Петр промолчал.

– Ты хоть знаешь, кто такой Мартин?

– Кто?

– Двоюродный племянник Виктории.

– Алконавт. О чем здесь говорить?

– Нет, ты употребляешь не те слова. Но это долго, пожалуй, объяснять. А что тебя беспокоит в этой истории?

– Почти ничего. Петухову не могу дозвонится. Кэпу, который привозил и отвозил эту троицу.

– И не звони.

– О чем ты? Разве ты его знаешь?

– Нет. Зарезали твоего кэпа. До смерти или нет, не представляю. Но… в реанимации.

– Ты… откуда взяла?

– Я от знакомых сейчас. Им и сообщили. По телефону.

– Что же теперь будет, Римуля? Ведь начнется расследование.