Московский гость

- Вы шутите? - спросил тот, нежно обнимая ее крепкие плечи. - Будет стоить вам жизни? Вы определенно шутите. Знаете что, давайте выпьем водки.

- Я вовсе не шучу. Кстати, от вас дурно пахнет, вы, похоже, не следите за собой. А впрочем, все равно... И этот ваш запах, и все прочее, и моя жизнь... Насчет водки - это да, налейте. Вы просите чуда? Я согласна!

Петя Чур встрепенулся:

- Но мы пришли сюда совсем для другого, Кики, а заниматься каким-то бедным мальчиком, сама понимаешь, слабое развлечение...

- Слушай, изыди, - отстранил его Питирим Николаевич. - Не лезь не в свое дело. У тебя слишком длинный нос, и я могу его укоротить... А вы, светлая и добрая красавица, сделайте все от вас зависящее сейчас, я прошу вас... я охвачен нетерпением, весь горю! Эй ты, жирная свинья, освободи место для дамы! - отнесся он к Красному Гиганту. - Чего расселся?

Питирим Николаевич был как в горячке и рассыпал оскорбления направо и налево, но окружающие сносили их безропотно, с пониманием его состояния. Ему нужен был простор, сильным движением он пересадил Кики Морову на место, послушно освобожденное для нее Леонидом Егоровичем, а сам непринужденно развалился на стуле в ожидании чуда. Антон Петрович смотрел на девицу словно зачарованный. Судьба мальчика, о котором твердил пьяный писатель, была ему в сущности неизвестна и безразлична, но он вдруг ужасно пожелал, чтобы у Кики Моровой получилось то волшебство, которое она, судя по всему, собиралась совершить.

Все столпились возле красавицы секретарши, не спуская с нее глаз, даже за соседними столиками уже проявляли любопытство, а некоторые из тех, кто еще держался на ногах, встали и влились в круг, образовавшийся вокруг чародейки. Наступила тишина. Изумленный ею, Макаронов подошел поближе узнать, в чем дело, да так и замер на месте с разинутым ртом. Кики Морова сидела, немного откинув назад голову и широко раскрыв глаза, ее нижняя губа приоткрылась, обнажив ровные белые зубы. Она смотрела, казалось, в глаза зевакам, каждому в отдельности и никому в частности, по существу не видя никого.

Ждали, что произойдет нечто необыкновенное, но ничего особенного не произошло. Разве что по лицу Кики Моровой заструился пот да прошла легкой волной судорога.

- Вот и все, - сказала она вставая.

- Правда? - вспыхнул и засуетился писатель. - Нет, действительно? Вы это серьезно? Но как же...

- Если вы поторопитесь к тюрьме, вы еще успеете встретить возле ее ворот вашего мальчика, - перебила волшебница с холодной усмешкой.

Пьяный Пушкин выступил вперед и, в порыве поэтического воображения разметав полы черного плаща, принялся неистово бить в ладоши. Сначала неуверенно, а затем распаляясь, его поддержали остальные. Макаронов оттеснил Пушкина и стал работать ладонями на износ. Горький плохо понимал происходящее и шумел просто потому, что шумели все вокруг. Он выпячивал узкую цыплячью грудь, воздевал руки к потолку и, закатывая глаза, сладострастно блеял "браво", а Фаталист взобрался на стол и, по-прежнему воображая себя отлитым в бронзе, утвердился в глубокомысленной позе. Единственный настоящий в этом вихре лицедеев писатель, Питирим Николаевич, засуетился пуще прежнего:

- Бегу, бегу! Я вам верю, прелестница! Вы освободили его! Дайте водки! - хрипло крикнул он. - Это такой момент в моей несчастной жизни... радость-то какая!

Кто-то подал ему полный до краев стакан, и Питирим Николаевич с жадной торопливостью его осушил.

- Я совсем спился, я конченый человек! Но мальчик свободен... я верю, мальчик на свободе, и это главное...

Наконец он подался к выходу. Из всех, кто гадал, действительно ли Кики Морова совершила чудо или только избавилась от назойливого писателя, сыграв с ним злую шутку, один лишь Антон Петрович присматривался к ней без задней мысли, каких бы чудес попросить и для себя. И он осознал, что Кики Морова после того, что она проделала, сидя на стуле с отвисшей нижней губой, сильно изменилась, как бы осунулась, отчасти даже подурнела, истончилась. Выходит, ей стоило огромных усилий... но что именно? Стало быть, она действительно совершила чудо! У Антона Петровича голова пошла кругом. У него и раньше была возможность убедиться в сверхъестественных способностях девушки, он видел ее в деле, но никогда не видел он, чтобы она, во-первых, употребляла эти способности во имя благой цели, а во-вторых, чтобы это настолько лишало ее сил. Было отчего закружиться голове. Антон Петрович медленно, превозмогая слабость в коленках, встал, приблизился к секретарше и тихо произнес:

- Я восхищаюсь вами...

Она посмотрела на него с улыбкой.

- А, это ты... И что же, ты все еще любишь меня?

- Он начинает любить! - вмешался иронический Петя Чур. - Начинает понимать и ценить тебя, милая!

Зеваки, подуставшие было, вновь оживили свои силы и захлопали с удвоенной энергией.

- Кики Морова! Я люблю вас с каждой минутой все больше и больше, твердо дал отчет в своих чувствах Голубой Карлик. - Я люблю вас больше собственной жизни, больше всего, что мне дорого, что я только могу представить и вообразить... больше матери...