Московский гость

- Катенька... можно я буду называть вас просто Катенькой?.. Катенька, я хочу уйти с вами. Мне больше нечего делать дома, я перерос эту жизнь. Я ваш... еще днем дурак, как все сверстники, а этой ночью уже почти взрослый, Катенька, почти зрелый. Остатку вы меня доучите, правда? Вы были так удивительны, вы совершили что-то сверхъестественное, непостижимое, я чуть не сошел с ума от ваших дел... но я должен вам сказать, я не ел той вашей рыбы! Нет! нет! Мама ела, а я даже не притронулся, и мне было страшно смотреть, как она ест. В ней было что-то такое беспринципное... А я не смог, не переступил... я не испытывал отвращения, вы не подумайте, ведь это было ваше, ваша рыба, может быть даже частица вашей плоти. Но, Катенька, если я не понял самого фокуса, как же я мог съесть его результаты?!

- Только не говори потом, что проголодался! - нетерпеливо и раздосадовано крикнула вдова Ознобкина.

- Упаси Бог, у меня ни малейших претензий...

Она не дала ему договорить.

- Ну хорошо, - устало согласилась. - Проводи меня немного. Но я скоро тебя прогоню, так и знай. И молчи, не мешай мне думать.

- А о чем вы думаете?

Катюша подняла руку и легонько ударила Руслана пальцами по губам, показывая, что он уже не исполнил ее приказание. Она до того глубоко почувствовала покорность этого мальчика, ошеломленного ее чудесами, что у нее стало горячо в животе. Его жалобная влюбленность отталкивала, внушала отвращение, но тем и неизбежнее втягивала в какую-то тайную игру.

Наказанный Руслан с удовольствием принял бы и куда большее наказание от вдовы, но чувствовал, что если попытается спровоцировать ее на это, то рискует быть попросту отправленным восвояси. Поэтому он молча поспешал за большим красным пятном, которым была в темноте улицы его любимая. Он и не подозревал, какой костер разгорается в ее не знавшем материнства чреве, с какой жадностью она схватила бы его, затолкала в себя, пожрала бы, предпочитая пользоваться совсем не теми отверстиями, через которые пища поступила даже в обреченных Кики Моровой на несварение желудка вождей. У него-то, неопытного, только слабо мерцал огонек в голове, а сердце замирало от страха, и не было никаких физиологических порывов любви. Он нуждался в науке, в произнесенных с ужасной, зловещей усмешкой наставлениях, не исключено, даже в побоях, которые научат его трепетному пониманию большого прекрасного тела вдовы и бережному отношению к нему. Катюша невольно сжимала кулаки и делала движения из готических романов. И Руслан до некоторой степени ощущал ее предгрозовое состояние, хотя и не ведал толком, чем оно может обернуться для него. Так, в горячке, они пришли в особняк на Кузнечной.

Включив свет и увидев лежащих на полу вождей, Катюша забыла о своих планах в отношении Руслана. Да и парень был донельзя потрясен. Вдова смутно сообразила, что не политические разногласия, раздиравшие и скреплявшие этих валявшихся у ее ног хряков, имеют какое-либо значение, а лишь то, что с приобщением к дурачествам, которые они называли политикой и своей политической миссией, в них закономерно обозначилось, выпятилось общечеловеческое ничтожество, оставленное без всяких ширм. А теперь это выпячивание, уже даже не смешное, достигло крайнего предела, они упали до черты, ниже которой не опускался еще ни один человек.

Они сделались масштабно одинаковы, и Руслан, все чистосердечие и простодушие которого встало на дыбы и чуть ли не вывернулось наизнанку, противодействуя небывалому зрелищу, отметил это, пробормотав:

- Я же знаю этих людей... и Коршунов всегда был стройный, подтянутый, а посмотрите, какой он здесь, у вас... Это вы сделали с ними такое, Катенька?

- Помолчи! - грубо оборвала его вдова.

Еще какое-то время она не знала, что предпринять, и с тоской человека, которому предстоят неприятные объяснения с общественностью, а может быть, и с компетентными органами, изучала линии лопнувших на раздувшихся животах рубах. Лежавшие на спинах вожди были безответны и едва ли сознательны, они лишь слабо шевелили зрительно уменьшившимися в сравнении с брюхом руками и ногами да издавали нечленораздельные звуки, гугукали, как младенцы. Вдова наконец решилась:

- Все, к черту! Плевать я хотела... в общем, отправляю их в больницу. Вызывай "скорую"! Телефон в коридоре.

Руслан бросился выполнять ее распоряжение. Катюша, усевшись на тот самый диван, с которого имела обыкновение любоваться своими гостями, обхватила голову руками. Она больше не думала, что прошлое было только сном. Не было сном и ночное посещение Кики Моровой, как и путешествие в подземное жилище Руслана, где она, Катя Ознобкина, исторгала из себя живую рыбу, а его мать ту рыбу жарила и ела. Кот, мерзкий, старый, облезший кот лизал ее губы! Тошнота подступала к горлу и бурлила в ней, ее обжигающие сполохи были протестом против учиненной с нею несправедливости. И виновницей зла, смявшего и изуродовавшего ее дотоле прекрасную, разумную, добродетельную жизнь, была Кики Морова.