Московский клуб

Выступая после обеда перед единомышленниками, он время от времени поглядывал в свои аккуратно перепечатанные записи, лежащие перед ним рядом со стаканом воды. Но в основном оратор говорил от себя, импровизируя.

— Общеизвестен факт, что на Западе — да и практически во всем мире — советское правительство считается способным не допустить государственного переворота. — Губы Рязанова искривились в слабой саркастической улыбке. Ораторским талантом он не обладал, и те из присутствующих, кто хорошо знал его, поняли, что он долго готовился к своей речи. — Даже несмотря на то, что сейчас наблюдается укрепление демократических тенденций. Вот, например, Верховный Совет то и дело налагает вето на изданные Кремлем законы. Я считаю, что мы могли бы извлечь из всего этого выгоду.

Он сделал длинную паузу и обвел глазами сидящих за столом, стремясь обеспечить еще большее внимание к своей речи. Затем он продолжил, постукивая легонько карандашом по листку бумаги. Среди слушателей послышался тихий ропот: оратор распространялся уже слишком долго.

— Каковы конкретно ваши предложения? — перебив докладчика, сквозь зубы спросил Фомин.

— Мои соображения основываются на том, что реальность не всегда соответствует ожиданиям. — Рязанов бросил на него взгляд человека, страдающего от постоянного и мучительного несварения желудка. — Именно это поможет нам. Я думаю, что если я скажу, что больше ждать ни в коем случае нельзя, думаю, со мной согласятся все. Необходимы экстренные меры… Но политическое убийство было бы в данной ситуации нелогичным. Подобный акт вызвал бы ответный удар со стороны правительства. Страна стала бы еще более неуправляемой. Конечно, найдутся люди, которые скажут, что если отрезать голову, то тело погибнет. Но ведь голова это не один Горбачев… Это все поддерживающие его члены Политбюро и руководства. И смерть одного человека не заставит их утихомириться. Боюсь, что совсем наоборот…

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь мягким стуком карандаша докладчика по стопке бумаг. Он явно пытался воздействовать на тех, кого еще не полностью убедил в правоте своих слов. В глубине души он больше всего в данный момент хотел оказаться дома, поужинать вместе с семьей, поиграть с младшим сыном Лешей. Хотя в это время мальчик наверняка уже спит… Он почувствовал, как желудочная кислота подошла к самому горлу, но бодро продолжил: — Наш план очень удачен, хотя осуществить его, конечно, будет нелегко. Политические убийства редко удаются, а в «несчастные случаи» сейчас никто не верит. Но весь мир убежден, и убежден твердо, в том, что терроризм существует везде, даже в Москве.

— А все ли присутствующие здесь уверены, что сведения о нашем плане не попадут в руки КГБ или ГРУ? — спросил один из сидящих за столом, тоже сотрудник ГРУ. Его звали Иван Цирков. Это был невысокий человек с маленькими глазами и высоким голосом. Внешне он немного напоминал Ленина, только без бороды.

Рязанов выпучил глаза от безумного желания ответить на заданный вопрос. Но прежде чем он успел что-либо сказать, начальник 8-го отдела Первого главного управления КГБ Игорь Кравченко прочистил горло и негромко произнес:

— В нашей конспиративной системе произошел сбой.

В мертвой тишине комнаты повисло почти осязаемое чувство ужаса. Рязанов внутренне содрогнулся.

— И виновник всего этого — товарищ Морозов, — кагебист пальцем указал на одного из своих единомышленников, члена ЦК Петра Морозова. — Мои люди узнали, что ваш шофер работал на ЦРУ.

— Что?! — в ужасе вскричал тот. Это был простоватый блондин, выходец из крестьянской семьи, о чем он очень любил напоминать окружающим. — Но вы же сами уверяли нас, что все шоферы прошли доскональную проверку!

— Мы, конечно, сделали все, что необходимо в данной ситуации, — резко ответил Кравченко. — Его убрали. Но мне необходимо знать, не обсуждали ли вы при нем чего-нибудь такого…

— Нет-нет-нет. Конечно же, нет. — Морозов протестующе замахал пухлыми руками, которые никогда не выполняли более тяжелой работы, чем перекладывание бумаг из одного ящика стола в другой. — Когда мы с Ефимом Семеновичем разговаривали в машине, — Ефим Семенович, услышав свое имя, поджал губы, — мы всегда поднимали панель. Мы отлично знаем, что доверять нельзя никому, кроме присутствующих в этой комнате.

Полковник Рязанов почувствовал, что кровь прилила к лицу, но сдержал гнев: он знал, что криком многого не достигнешь. Постукивая карандашом по столу, полковник как можно мягче заметил:

— Да, вы убрали этого человека. Но ведь мертвого нельзя допросить!

— Вы, конечно, правы, это большое безобразие, — спокойно ответил Кравченко. — Я согласен, наши люди явно перестарались. Слишком нетерпеливы. Но я же не мог допустить, чтобы его допрашивали на Лубянке. Я считаю, то, что произошло, лучше того, что могло бы произойти, если бы на Лубянке узнали о нашем существовании. Во всяком случае, я удовлетворен тем, что существование «секретариата» осталось в тайне.

— А американцы?! — почти пропищал Цирков. — Если хоть что-нибудь стало им известно, мы в большой опасности!