Московский Лес-4. Леса хватит на всех

- Оттуда! – парень до того обрадовался, что забыл сделать второй глоток, и фляжкой завладел сидящий рядом Петюня. – А я вас тоже помню. Вы докторша, да? Один из ваших у нас летом отлёживался, потравленный. Так вы при нём были, выхаживали…

Боброхатки - большое, крепкое поселение в Лихоборах, на Головинских прудах. Люди мирно соседствовали там с колонией гигантских полуразумных бобров, ещё одного «мутантного» вида, порождённого Лесом, а благодаря близости западного языка Большого Болота, промышляли там охотой и сбором трав, корешков и прочей болотной флоры, использовавшейся для приготовления разнообразных зелий и снадобий по всему Лесу. Спрос на эту «продукцию» был устойчивый и далеко превышал предложение, так что обитатели Боброхаток слыли среди соседей чуть ли не богачами.

- Было дело… - кивнула Ева. Она действительно доставила Виктора в Боброхатки из Грачёвки, едва живого, с гниющей от яда Порченого друида рукой – и сутки с лишним удерживала между жизнью и смертью. Справилась, спасибо хитрым лесным снадобьям да огромному опыту лучшего среди егерей полевого медика, но руку Виктору пришлось отнять.

- Ты лучше скажи, как к этим-то попался? Что они от тебя хотели – не спрашиваю, сама видела…

- Да по-дурацки… - потупился Тимоха. – Собрался на ВДНХ, по торговым делам, да заторопился, наших дожидаться не стал. Сам, думаю, доберусь: до Останкина по железке, а дальше пешком, рукой подать.

- И что, с товаром, и на своих двоих? – недоверчиво осведомился Петюня. Он в свою очередь завладел Евиной фляжкой.

- Так товар-то нетяжёлый! – ответил боброхатец. - Яд хрустальных змей, три литровые банки сока синего корня, ну и травок всяких с полпуда – это по заказу, для одного торговца снадобьями, у него своя лавка на ВДНХ, постоянный клиент. Очень ихняя брат наши травки уважает.

- Тогда да, тогда запросто. - согласился Петюня и хмыкнул – как показалось Еве, с завистью. Благодаря близости западного языка Большого Болота, обитатели Боброхаток промышляли там охотой и сбором трав, корешков и прочей болотной флоры, использовавшейся для приготовления разнообразных зелий и снадобий. Спрос на эту «продукцию» был устойчивый и далеко превышал предложение, так что обитатели Боброхаток слыли среди обитателей Леса чуть ли не богачами, но с челноками вроде Петюни дело имели редко – предпочитали сбывать свой редкостный и дорогой товар на ВДНХ, проверенным клиентам

- Ну, собрался ты на ВДНХ – и дальше что? – нетерпеливо спросила Ева. Особенности торговли ингредиентами снадобий, даже такая выгодная, сейчас её мало интересовали. Совсем не интересовали, если честно.

- А ничего! – вздохнул Тимофей. – Забрался я на дрезину, устроился, попутчики грибовухи поднесли. Ну, я, знамо дело, отказываться не стал – глотнул пару раз и отрубился. А когда в себя пришёл – был уже в вагоне, со связанными руками.

- Попутчики, говоришь… - Ева недобро сощурилась. – Часом, не эти самые, в плащах? С физиономиями, как у крыс?

- Они самые. – подтвердил боброхатец. - Трое их было, представились челноками, будто бы в Останкино едут, в Древобашню, торговать. С тюками!

- А дрезина – эта самая? – спросил Петюня, прикончивший, наконец, коньяк. – На которой нас сюда привезли?

- Она. Я, когда нас из вагона выводили, нарочно глянул, она самая и есть.

- А этот?

Она кивнула на труп второго пленника, плотного рыжеволосого дядьки лет пятидесяти. Ему не повезло: разрезая верёвки ножом, извлечённым из-за пояса задушенного крысолицего, бедняга поцарапал себе запястье, и несколько минут спустя забился в припадке, вроде эпилептического. Петюня с Тимохой сделали, что могли – засунули ему между зубов сложенную в несколько раз верёвку и, подхватив под руки, поволокли к Еве, размахивавшей карабином из-за угла ближайшего дома. Они наскоро соорудили что-то вроде носилок и долго несли пленника, стараясь уйти подальше от страшного места. У пленника шла пена изо рта, он до хруста костей корчился в судорогах – и несмотря на три сделанные Евой укола, так и не пришёл в сознание, скончался в жесточайших конвульсиях. Ева осмотрела нож, послуживший причиной его гибели – длинное, волнистое, как у малайских крисов, лезвие из тёмно-серой стали имело пористую структуру и пахло чем-то едким, кислотным. Егерша заявила, что клинок смазан сильнодействующим ядом, вроде кураре – даже крошечная царапина, нанесённая этим ножом, неизбежно приводит к смерти.

- Он из Кускова, фермер. – сказал Петюня. - Уже сидел в вагоне, когда меня туда забросили.

Боброхатец торопливо закивал, подтверждая сказанное.

- Кусково, говоришь? - Ева хмыкнула. - То-то мне показалось, что от него пальмовым маслом разит…