Московский пират

В коконе прогорклом никотиновом,
В стареньком потёртом пиджаке
Шёл поэт дворами и квартирами.
Шёл один, без музы, налегке,

Во дворах сугробы тлели рифами,
Оттепель облизывала льды.
Он плевался скомканными рифмами
В чёрные отверстия воды.

И от рифм, как бесы от причастия,
Разбегались живо кто куда
Грязные столичные несчастия,
И тогда светлела темнота.

А поэт гулял себе, отмеченный
Светом кухонь, запахом пивных,
И ему навстречу были женщины,
Но поэту было не до них.

Он искал пристрастно, жадно, искренно,
Верил, что живёт в Москве одна
Вечная немеркнущая истина,
Слаще мёда и пьяней вина.

Он прошёл Арбатом и Остоженкой,
Пил в Сокольниках и в Тушино бывал.
На Таганке ел коньяк с мороженым,
На Тверской просил и подавал.

Тасовал метро пустые станции,
Выпил всё и всех перетусил,
А потом устал, сошёл с дистанции
И обратно женщин попросил.

Он, как книги, женщин перелистывал
И уснул у лучшей под крылом,
А его ненайденная истина
Ела суши рядом, за углом.

Паладины истины ретивые,
Потружусь отметить вам мораль:
Алкоголь и кокон никотиновый
Помешали поискам, а жаль.

«Ось Миног! Омфалос мира!..»

Ось Миног! Омфалос мира!
Генри Госсе пела лира!
И присоски, как пупки,
Опускались на колки.

Чатланский гудбай

Позабыты прежние союзы,
В чёрном небе астры отцвели.
Дети Полдня, я целую в дюзы
Ваши световые корабли.

Бластер, гравицаппа, ключ на восемь
И скафандр, который не предаст.
В долгую космическую осень
Увожу свой старый пепелац.

Растворюсь в туманном Магеллане,
Гончих Псов оставив за спиной.
Нынче и пацаки, и чатлане
Могут превратиться в перегной.

Перегной дождями увлажнится.
Что же ты невесел, гордый Тарс?
Будет кукуруза колоситься,