Московский полет

Мы помчались на Юго-Запад. Проехав дом номер 220 по Первой Мосфильмовской и еще целый квартал дальше, я отпустил такси, вошел в подъезд и изнутри проследил, как шофер развернул такси и уехал. Только после этого я вышел из подъезда и по совершенно пустой ночной улице вернулся на полквартала, обошел с тыла несколько домов и наконец вошел в дом, где живут Михаил и Лариса. Постоял, прислушался – в подъезде было тихо, в лифте тоже. Только в моей тощей груди сердце стучало, как дятел в осеннем лесу. Но, кажется, я от них ушел. Во всяком случае – пока…

– Ерунда! Ничего этому оператору не будет! – сказал Михаил, когда я, залпом выпив стакан водки, рассказал, что со мной случилось.

– А вот на Арбате ты действительно мог попасть в историю, – сказал Семен. – Нашел куда ехать!

– А что такое?

– Ты слыссал, ссто недавно рэкетиры убили солдата-«афганца»? – сказал Толстяк. – Про это дассе в «Литгазете» писали. Так вот, сегодня все «афганцы» собрались и марссем поссли по Арбату, сстобы бить рэкетиров. Армия и милиция стояли там сспалерами, по всему проспекту. Слава Богу, обосслось без крови, а то бы ты как раз влип в самое пекло…

Семен и Толстяк сидели у Михаила с девяти вечера, смотрели телевизор и ждали меня. Я выпил с ними еще стакан водки на рябине и сказал Михаилу:

– Я обещал Игорю позвонить на телевидение. Давай позвоним. Программа «Добрый вечер, Москва!». Может, там кто-то еще есть. Пусть они его выручают.

Михаил снял трубку и набрал номер.

– Алло! Это «Добрый вечер, Москва!»? Я звоню по поводу Игоря Финковского, его арестовали в «Космосе»… Что? Это ты, Игорь? Ну вот, а тут за тебя волнуются! Передаю трубку.

Я с облегчением взял трубку:

– Игорь! Извини, что я удрал.

– Правильно сделали, – ответил Игорь.

– Они отняли пленку?

– Да вы что! Вся пленка у меня. Там сидел толковый начальник, майор КГБ, я написал ему задним числом просьбу разрешить съемку в гостинице, вот и все. Смотрите себя по телевизору завтра вечером. Пойдет весь кусок, целиком! Кстати, они спросили у меня, где вы живете, но я не знал. Вы в какой гостинице живете?

– Теперь это уже не важно, Игорь. Спокойной ночи! – Я положил трубку и изумленно повернулся к друзьям. – Ничего не понимаю! Они даже пленку у него не отняли!

– Я же тебе говорил! – усмехнулся Михаил. – Сейчас другие времена! КГБ не знает, за кого держаться, чтобы сохранить свою контору. Если они будут свирепствовать, как раньше, а завтра власть возьмут либералы, то их тут же распустят. Поэтому они сейчас между двумя силами.

– И ты думаешь, что по телевизору покажут все интервью? И то, как они ему руки выкручивали?

– Конечно! У нас сейчас и не такое показывают! И как милиция закрывает объективы руками, и как арестовывают телеоператоров…

– Ну и ну! – сказал я и оглядел стол на кухне, где мы сидели. Тут были масло, хлеб, соленые огурцы, винегрет и даже куриный суп, а у плиты стояла жена Михаила Лариса и консервным ножом открывала банку шпрот. Она была удивительно похожа на знаменитую советскую кинозвезду Людмилу Гурченко.

– Лариса, я не ем шпроты, – сказал я мельком.

Ее руки замерли над открытой банкой, а потом она повернулась ко мне со слезами на глазах и в голосе.

– Сволочь ты, Вадим! – сказала она. – Это же последняя банка шпрот во всей Москве! Я за нее три кило сахара отдала!

Я встал, подошел к ней и обнял за плечи.

– Ларочка, извини, пожалуйста!

А она вдруг уткнулась мне лицом в плечо и всхлипнула:

– Прости! Мы тут озверели совсем из-за этих продуктов…

– Детка, – сказал я ей. – Ты знаешь, зачем я приехал в Москву? Угадай!

– Найти свою Аню, – ответила она, вытирая слезы.

– Нет. Узнать у тебя секрет семейного счастья.

41

Это была моя пятая бессонная ночь в Москве. Хотя я проглотил таблетку снотворного и выпил почти пол-литра водки, сна не было ни в одном глазу. Ни сна, ни опьянения. Проворочавшись с час на диване, я встал, оделся и закурил у открытого в московскую ночь окна. Через несколько часов предстояла моя встреча с Бочаровым и, возможно, с Ельциным – встреча, которую мне сосватала Марина Князева. О чем говорить с ними? В этой стране все твердят о гражданской войне, но, кажется, только армия готовится к этой войне всерьез.

В темной гостинице громко тикали часы-ходики, а за окном по Мосфильмовской улице прошли поливальные машины. Дальше в черноте теплой августовской ночи я не то видел, не то угадывал памятью высокие дома Ломоносовского проспекта, Воробьевы горы и открывающуюся с них панораму ночной Москвы…

…Тогда была тоже теплая августовская ночь. Мы поехали на такси до Второй Кабельной, вышли у дома номер 28, поднялись по лестнице на второй этаж, и Аня своим ключом открыла квартиру номер 6. В квартире ярко горел свет, Аня крикнула в прихожей:

– Мама! Вот твой любимый Вадим!

Но никто не ответил.

Мы удивленно шагнули в гостиную. Там посреди комнаты стоял стол, накрытый накрахмаленной белой скатертью, на столе – ваза с цветами, бутылка шампанского, блюдо с пирожными «эклер» и высокие хрустальные бокалы. К шампанскому была приставлена записка: